Дедушка поставил ее на землю, перекрестил почтовый ящик:
– Видимо, важное сообщение, раз никому не доверяешь. Тебя как зовут?
– Аня.
– Дойдет оно до места, Анечка. Тебе в какую сторону? К баракам? Ну, беги, благослови тебя Господь, – с этими словами дед перекрестил девочку, и она заторопилась домой.

III

На второй день, в полдень, возвратившись из магазина, где она выкупала хлеб, Аня увидела Юрку. Он уже растопил печь и теперь возил на себе хохочущего Славика, правившего им за уши. Юра издавал звуки, смутно напоминающие лошадиное ржание. Заметив входящую Аню, он засмущался, посадил на топчан Славика и извиняющимся тоном произнес:
– Аня! Я больше не буду дергать тебя за косы. Не сердись на меня. Я нечаянно.
Забияка Юрка, которого крепко били в школе за задиристость и упрямство, просит у нее прощения?! Вот это да!
– Ладно, Юрка! Я уже забыла. Да мне и не больно было. Дергай сколько хочешь, и не такое могу выдержать.
– Сказал, не буду, значит, больше не буду. Мама говорит: только тронь Аню хоть пальцем, выдеру, как Сидорову козу. Да мне и самому больше не хочется.
А после небольшой паузы:
– Аня, я тебе дров принес. У вас их почти нет, да и те сырые, гореть не хотят. Тетя Нюра и дядя Саша, из того барака, велели мне, чтобы я для вас из их поленницы без спросу брал, сколько надо. А это тебе домашнее задание.
– Юра, учительница спрашивала про меня, ну, почему в школу не пришла?
– Она уже знает. Все знают. Но ничего не сказала.
Горькая обида подступила к Ане. Учительница всегда ее хвалила за хорошую учебу, а как маму взяли, сразу забыла про нее, Ну и пусть!
Назавтра был день приема передач арестованным. С собранным тетей Тоней узелком, – в котором нехитрая еда: несколько картошин, луковица, кусочек хлеба, в баночке каша с постным маслом, – в одной руке, и с перевязанными веревочкой, забытыми мамой фуфайкой, платком и кофтой в другой, Аня пошла в НКВД.
Дежурный, чем-то рассерженный, ничего у Ани не взял:
– Твоя мать на допросе. Придешь через день к следователю, в седьмой кабинет, он дает разрешение на передачу.
На слезные просьбы взять хотя бы фуфайку, ведь маму забрали в одном платье, энкавэдэшник, не говоря ни слова, взял ее за шиворот и вытолкал за дверь.
– Ходят. Топчут. Сказал – послезавтра, в седьмой кабинет.
Закончился этот день, прошел в ожидании второй. Пришел рассвет, и в назначенный день тетя Тоня опять провожает Аню до ограды НКВД. На прощание перекрестила.
На робкий стук в указанную дверь раздается бодрый голос:
– Кто там? Заходите, нет времени!
Негнущимися ногами Аня переступает порог и замирает у двери. Перед ней, весь в кожаных ремнях поверх шинели, стоял Фурман. Он узнал ее. Фурман всех знал. Он глумливо раскланялся с Аней, стоящей перед ним с узелком в руках, словно истукан.
– Чем могу служить, мадам?
– Я маме передачу принесла.
– Зачем ей передача? У нас с голоду не умирают. А это что?
– Мама забыла одеть фуфайку и платок, а сейчас уже холодно.
– Твоя мама мне на холод не жаловалась. У нас не то что не мерзнут – многим жарко. Ничем помочь не могу, ее отправляют в Соликамск.
– Как в Соликамск? Почему?
– До суда там будет находится.
– Дяденька, какой суд! Моя мама ничего плохого не сделала!
Держа обе руки на портупее, он насмешливо глядел на Аню.
Смех так и брызнул из его черных глаз.
– Твоя мама сама призналась в попытке совершения диверсионного акта – хотела сжечь лесотаску и лесозавод.
– Наша мама никуда не ходила, кроме работы. У нее руки больные.
– Руки больные! – Фурман хлопнул ладонью по груде папок, лежащих на столе. – Эти также говорят о больных руках. НКВД вылечит любые болезни. – Глаза его посуровели. – Вас бы всех под корень, племя крапивное, но подрасти… Все. Следствие закончено. Она уже за мной не числится. Все вопросы решай в Соликамске.
Фурман торопился по своим энкавэдэшным делам. Пришел очередной циркуляр об усилении борьбы с врагами народа среди спецконтингента. Новая возможность попасть в приказ о вынесении благодарности, а то заслужить и большего. При этих мыслях сердце его сладостно щемило – может выйти и досрочное присвоение звания.
Понурив голову, с отяжелевшими узелками, Аня вышла на крыльцо, вплотную к которому стояла подогнанная задним бортом грузовая машина, поверх кузова обшитая досками с большими щелями. Она знала, что на таких машинах возят арестованных и заключенных.
Тетя Тоня ожидала ее у поворота дороги, с тревогой поглядела на узелки:
– Ну что? Почему не взяли?
– Фурман сказал, что мама призналась, до суда ее увезут в Соликамск. Надо туда ехать.
– Быстро слепил дело. Ну, да у Фурмана железо заговорит, не то что человек. Кто же тебе даст пропуск до Соликамска?

IV

Какое-то предчувствие держало Аню на месте:
– Тетя Тоня, постоим здесь, я устала.
Она неотрывно глядела в сторону машины. На крыльцо райНКВД вышло несколько человек в форме, некоторые с винтовками, Открыли задний борт. Трое с винтовками забрались в кузов со стороны кабины, там для конвоя специально отгорожено место. Стоящие на крыльце встали лицом друг к другу, примерно на расстоянии метра, в руках у них блеснуло оружие. Раздалась команда: «Выводи!».
Из открытых дверей потянулась цепочка изможденных людей. Стоящие на крыльце энкавэдэшники, как только показывался новый арестованный, торопили его пинками, кулаками. Все это сопровождалось веселым матом. Один из первых загнанных в кузов попытался приподняться, над прибитыми досками показалась голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11