Послышался голос брата, который еще не осмелился слезть с топчана:
– А ты не колдунья?
– Да с чего ты взял, прости тебя Господи? Хожу по земле, пока ноги носят. Людей лечу.
– А ты не Баба Яга – Костяная нога?
– Какая же я Баба Яга?
– У тебя во рту клыки растут.
Бабушка тихо, дробно рассмеялась:
– Вот доживешь до ста лет, посмотришь, что от твоих зубов останется.
Она открыла рот, и он увидел, что там не клыки, а два маленьких зуба, таких же темных от старости, как ее лицо.
– Лучше иди, помоги мне сделать Ане лекарство, я без тебя никак не обойдусь.
Славик взглянул на дремавшую сетру, осторожно вылез из-под одеяла, скатился с топчана и встал перед бабакой.
– Подай мне со стола вон тот корешок, видишь? Да не этот, а у которого метелочка на хвостике.
Славик подал ей нужный корешок, с любопытством глядел, как бабушка чистила корешок, мыла его и целиком положила в кружку, где парилась ранее положенная трава.
– Вот молодец, если бы не ты, то и настой для Ани не получился бы. Хочешь быть лекарем?
– Нет, я хочу быть сучкорубом. Сам буду сучки рубить, чтобы у мамы руки не болели. Ты не знаешь, когда мама приедет?
– Не знаю, голубь мой. Сейчас никто ничего не знает, кроме Господа Бога, да что-то молчит он. Приедет, конечно, приедет. Ну, вот и готово, пусть остынет. Попробуй пока бруснички. – Она открыла маленькую крышку с туеска, так же сделанную из бересты. – Открывай рот.
Ложка деревянная, большая. Только краешек в рот попал. Славик прижал губой густую массу желто-красного цвета, бабушка убрала ложку, и он почувствовал во рту кисленькое. Поводил для удовольствия языком, ощущая шкурки ягод. Некоторые ягоды были целые. Он подталкивал их к зубам, раздавливал. Чувствовалось, как сок брызгает на язык.
Бабушка процеживала отвар. Оглянулась, Славик выжидающе стоит с открытым ртом и дергает ее за платье.
– Понравилось? Сейчас я тебе на хлеб намажу, сытнее будет. Пока Славик ел хлеб, поначалу облизав сверху варенье, бабушка подсела к Ане, которая открыла глаза, вопрошающе глядя не нее.
– Дитя мое, что у тебя болит?
– Не знаю, все болит. И в голове шумит.
– Чтобы опять была здоровой, нужно потерпеть, пить отвар травушек. Он немного горьковатый, но терпеть можно. Видишь, ничего со мной не случилось. А теперь ты. Ну ничего, ничего, глотай сразу.
Теплая жидкость, отдающая запахом трав, была настолько горькой, что Аню чуть не вырвало. Она поперхнулась, выплюнула остатки.
– Не могу, не буду.
– Так на то оно и лекарство, чтобы горьким быть, И в жизни так: чтобы оценить хорошее, надо пройти через плохое. Всегда так, деточка. Ты брата любишь? – Молчаливый кивок был знаком согласия. – Через два-три дня мне уходить. У людей свои горести, заботы. Кто будет за братом смотреть? Вся надежда на тебя. Глотай, родная, тебе нужно быть на ногах. А потом ухи поешь. Здесь еще осталось.
Аня поглядела на беззаботно играющего брата. Он что-то собирался делать из щепок. Вспомнила, как они засыпали вместе, не дождавшись с работы мамы. Славик спит, обнимает ее за шею, а между ними, чтобы ей теплее было, лежит кукла Маша.
– Давайте, бабушка.
– Вот ты моя умница.
Как-то почти сразу бабушка освоилась и была на второй день как своя. Поила Аню горьким настоем трав. Славик иногда просил бабушку показать зубы. Она отнекивалась, но Слава был настойчив, тогда у нее приподнималась верхняя губа, из-под которой на обнаженных деснах были видны два торчащих зуба. Она грозно хмурила лицо:
– Вот я тебя съем!
Славик в восторженном ужасе визжал, забившись в угол. Однажды, когда она растапливала печь, Славик попытался с разбега сесть на нее верхом, хотел прокатиться, как на Юре или Ане катался. Бабушка упала на дрова, Славик испугался, забрался на топчан и спрятался под одеяло. Старушка долго кряхтела, поднимаясь с пола, грозилась палочкой:
– Вот уже я тебя, баловник, – но Славик понимал: – бабушка только грозится. Высунулся на мгновенье из-под одеяла:
– Я больше не буду.
Когда старуха подтаскивала стол к топчану, он ей помогал, за что она его хвалила и признавалась, что без него не смогла бы накормить его сестру.
Аня поправлялась медленно. Бабушка поила ее несколько раз в день настоем из лечебных трав, кормила с ложечки скудной пищей. Понемногу давала из туесков варенья. Как ни берегла сладость, – ложка уже заскребла по донышку – слишком мала посуда. Просила Славика не обижаться, что ему меньше меда достанется, ведь Ане нужнее. Он соглашался, но в обмен на морошку.

VI

Почти каждый день приходил кто-нибудь из соседей или из других бараков. Оставляли, чаще всего молча, две-три картошины, или крупы, кто редьку или репку, кто кусочек хлеба. Нечего было давать. Сами жили впроголодь. Долго не задерживались. Все-таки в этой семье второй арест. Мало ли что. Тихо, виновато прощались и так же незаметно уходили.
Когда бы Аня ни проснулась, бабушка все время что-то делает: перебирает траву, молится едва слышным голосом, готовит нехитрую еду. Чуть ли не на ощупь связала Славику носки – не носки, бурки – не бурки, толстые, теплые. Он больше не шлепал босыми ногами по холодному полу, а ходил неслышными шагами.
Иногда бабушка присядет на топчан у ног Ани, прислонится к стенке, посидит молча, и опять чем-то занята. Она почти не ела.
Однажды Аня спросила:
– Что же ты, бабушка, меня заставляешь, а сама не ешь?
– А много ли мне, старой, надо? Пососала корочку хлебца, вот и сыта. Тебе на ноги вставать надо.
Проснувшись среди ночи, Аня увидела бабушку стоящей на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11