– Уже нет. Колючку сняли. Опять стало прежнее спецпоселение.
– Как же внук жив остался?
– Судьба… Почти все дети погибли. Да ведь, по правде сказать, и я благодаря ему жива осталась. Десятки раз мне хотелось лечь и умереть от такой жизни, но как подумаю, что с ним будет, – и силы Бог знает откуда брались. Было ради кого жить. От нашего поколения мало кто остался. Дети наши запуганы – вот на них вся надежда.
Екатерина Васильевна с любовью посмотрела на спящего внука:
– Они, когда вырастут, будут делать историю. Хотя мой Саша много горя хватит – доверчив очень, зато таких, как он, не сломить: характер есть и душой не черствый. Мне бы еще пожить немножко, закрепить в нем, что уже есть, и можно помирать. Вы уж не обессудьте меня, Виктор Павлович, много было вас – любопытствующих, наблюдающих, вот и хлебает Россия горя на сто лет вперед. Если бы не такие, как Вы, можно было эту заразу сразу уничтожить.
Воцарилось неловкое молчание, после которого арестованный тихо прошептал:
– Что сейчас каяться? Вы правы, и тем не менее. Вы, Екатерина Васильевна, видите следствие, а причина кроется в другом и началась намного раньше. Страшно было Западу набирающее силу Российское государство. Вспомните, сколько построили заводов, фабрик до 1914 года. Какие тысячи километров дорог были проложены. Либеризация царя, правительства, при которых за иностранные деньги всевозможные агитаторы, купленная пресса дружно подтачивали уважение к власти. Насмешки над религией, нигилизм нравственности выплеснулись на наш малограмотный народ, который свято верит печатному слову. А депутаты Государственной Думы? За редким исключением, там собрались горлопаны; сами ничего не умели создать, но на любое решение правительства – море грязи. Что уж сейчас говорить. Так было у нас, так произошло и в Германии. Здесь – коммунисты, там – фашисты, а занимались одним делом – уничтожали народ под лозунгами защиты своего народа.
Фашизм уже осудили, пройдя через многие муки, осудят и коммунистическую идеологию. Моисей водил свой народ сорок лет по пустыне, чтобы пришло очищение, мне думается, наш народ будет идти трижды по сорок. Дайте, пожалуйста, еще глоток.
Екатерина Васильевна протянула к его губам кружку. Так, за разговором, незаметно, прошла ночь. Ранним утром загремел замок, пришла охрана с комендантом.
– Иди, собирайся, скоро катер будет. Как его сдадите, сразу назад.
– Гражданин начальник, разрешите мне взять с собой внука, на ноги ему что-то достать, совсем парень босиком.
– Бери. Бежать все равно некуда, с вами еще наш конвойный едет.
Взяв за руку проснувшегося Сашу, подхватив фуфайку и одеяло, мама Катя заторопилась в свой барак. Узнав о поездке в город, пришли черноволосая, больше похожая на цыганку, Франя, с ней Шура и Рая. Пришли они с поручением – сдать в магазин три пустые бутылки из-под масла и купить конфет в бумажках. Саша сложил их в котомку, Рая завязала ее. В это время из-за поворота реки раздался стук нефтяного двигателя. Показался катер, девочки и Саша с котомкой заторопились вслед за мамой Катей на берег Вишеры, где уже находились возле носилок конвойные. Несколько в стороне стояли комендант поселка и оперчекист Зырянов.
Быстро погрузили арестованного, положили его на бак катера. Носилки, вещь казенную, по требованию коменданта вернули на берег, и катер отправился вверх по реке. До Саши донеслись голоса девочек: «…конфеты в бумажках… смотри, не съешь, привези…».
Катер шел, отбрасывая от себя волны, которые, расширяясь, оставались за кормой.
Река петляла, как лесная тропинка, по ее берегам чуть не вплотную стояли то глухая стена таежного леса, то белеющие стволами, с облетевшими листьями, стройные березки, а порой они проплывали мимо склонившихся над водой огромных черемух или ив, которые с удивлением разглядывали свое отражение в реке – куда подевалась так украшавшая их еще недавно зеленая крона?
Саше интересно глядеть на необъятную ширь, которую он видит впервые. До этой зимы они жили в бараках, окруженных высокими горами, до которых Саше так и не довелось дойти. Сразу за бараками, меж стоящих бревен, была натянута во много рядов колючая проволока. Туда почему-то даже подходить запрещалось.
Мама Катя склонилась над узником. Конвойные курят, о чем-то разговаривают между собой, в сторонке пристроился Зырянов. Не с руки ему офицеру стоять рядом с рядовыми. За грохотом двигателя ничего не слышно. Катер качало. Саша, держась рукой за поручень, двинулся к рубке. В открытой двери стоял дяденька в тельняшке, красивой фуражке, из-под козырька которой выглядывал кудрявый чуб. Он время от времени крутил какое-то колесо на котором было много палочек. Увидев заглянувшего в проем двери Сашу, он приветливо улыбнулся, подмигнул, махнул рукой, приглашая к себе. Саша, осмелев, зашел, но из-за маленького роста кроме колеса, высокого круглого стула да нескольких блестящих ручек и трубок, он ничего не видел.
Красивый моряк посадил Сашу на стул:
– Тебя как зовут?
– Саша.
– А меня дядя Андрей.
Достал что-то завернутое в бумагу, развернул. Это оказался кусочек жареной рыбы и хлеб.
– Кушай, сынок.
Сашу упрашивать не надо. Вскоре от рыбки остались чистые косточки и ничего – от хлеба.
– Молодец! А теперь, давай, вместе рулить будем.
Он переставил стул вместе с Сашей, который положил свои ручонки на штурвал и сразу почувствовал себя капитаном. Он важно сидел в кресле и вместе с дядей Андреем крутил то в одну, то в другую сторону рулевое колесо, повторяя изгибы фарватера, отмеченного вешками или ярко окрашенными бакенами. Иногда Саша оборачивался на стоящего над ним моряка и тот ободряюще кивал головой – так держать.
1 2 3 4 5 6 7 8