- Мамуля, ну потерпи, я прошу тебя, - монотонно талдычил он в трубку, стараясь не сорваться на крик, - здесь жуткие пробки, я ничего не, могу с ними сделать.
Наконец в районе метро "Динамо" движение стало посвободнее - многие машины сворачивали с Ленинградки, чтобы попасть на Третье транспортное кольцо. И все равно дорога от аэропорта до дома заняла у Риттера два с половиной часа вместо обычных сорока минут.
Дверь квартиры распахнулась, едва он вышел из лифта: мать нетерпеливо ждала его, сидя в просторном холле. Валерий с тоской подумал, что Нина Максимовна заняла эту стратегическую позицию неспроста. Она готовилась бежать из дома, если Ларка все-таки... Господи, даже подумать об этом страшно.
- Где она? - быстро спросил он, коротко обняв мать.
- В гостиной. Распахнула все окна и балконную дверь.
Чувствуешь, как тянет холодом? А ей тепло!
Не обращая внимания на дрожащие в глазах матери слезы, Валерий рванул по длинному коридору в сторону самой просторной комнаты. Так и есть! Лариса стояла в длинном шелковом пеньюаре на подоконнике и задумчиво смотрела в небо, совершая при этом плавные, изумительно красивые, но совершенно недвусмысленные движения руками.
Широкие рукава то съезжали к плечам, то опускались, закрывая тонкие кисти. Еще мгновение - и она полетит!
Валерий на цыпочках подкрался к жене, ловко обхватил обеими руками и поставил на пол.
- С ума сошла? - сердито проговорил он, переводя дыхание. - Ты что вытворяешь?
- Ой, Лерочка, - глупо и радостно улыбаясь, запела, заголосила Лариса, - Лерочка моя приехала, Лерочка моя золотая, серебряная, бриллиантовая!
Он терпеть не мог это дурацкое "Лерочка", и жена знала об этом, но, находясь под воздействием препаратов, пренебрегала всем, в том числе и желаниями и просьбами мужа.
Валерий ласково взял ее за голову, приподнял лицо, заглянул в глаза. Зрачки - как крохотные булавочные головочки. Губы сухие. Щеки бледные до синюшности. Он не мог ненавидеть ее, как ни старался. Он очень ее любил. Очень.
И твердо верил, что она одумается, возьмет себя в руки, что все наладится, как только придет настоящий успех, как только она перестанет терзаться мыслями о собственной никчемности. Лариса знает, что талантлива, и Валерий это тоже знает, но ведь она - женщина и, в отличие от многих мужчин-творцов, нуждается в признании. Мужчины (не все, конечно, но многие) умеют долгие годы жить в статусе непризнанных гениев, для них неважно мнение окружающих, им вполне достаточно самим осознавать собственную гениальность. С женщинами не то. Они (опять же не все, но многие) нуждаются во внешних оценках. Им нужно со стороны слышать, как хорошо они выглядят, как удачно подстриглись, как замечательно смотрится на них новый костюмчик, как они умны и талантливы. Если они не получают подтверждения извне, то быстро начинают сомневаться и в собственной красоте, и в собственном уме. И, разумеется, в таланте.
Нет, не мог Валерий Риттер злиться на жену. Он делал все, что мог, чтобы ее талант получил признание, чтобы о ней заговорили, чтобы ее дарование не вызывало ни у кого сомнений. Но, вероятно, того, что он предпринимал, пока было недостаточно, потому что нужной степени признания Лариса не получала. Какой именно "нужной"? А такой, чтобы она успокоилась, перестала комплектовать по поводу своей бездарности и прекратила то и дело принимать наркотики, при помощи которых глушила черные мысли о бессмысленности собственного существования.
- Ну что ты на меня так смотришь? - звонко щебетала Лариса, прижимаясь к мужу и стараясь спрятать лицо. - Не смотри на меня так...
- Как?
- Как инквизитор. Со мной все в порядке. Честное слово.
Это тянулось уже два года - все два года с момента свадьбы, и Валерий хорошо усвоил, что бессмысленно даже пытаться устраивать скандалы и выволочки человеку, который "в кайфе". Он все равно ничего не поймет и не усвоит, только силы зря терять. Поэтому он не начал выговаривать Ларисе все, что думал о ее пристрастии к наркотикам, не пытался взять с нее очередное обещание "больше так не делать", не лез к ней с идиотскими вопросами о том, зачем она опять.., ведь в прошлый раз она обещала.., и ему казалось, что она все поняла.., а она...
В этом не было смысла. В этом не было и не могло быть цели. Риттер понимал, что сейчас, пока Лариса, мягко говоря, не вполне адекватно воспринимает реальность, сделать ничего невозможно. Ей хорошо, она радуется жизни, и даст какие угодно обещания, и будет отрицать любые факты вплоть до самых очевидных. Потом, когда "это" пройдет, она кинется в мастерскую и станет работать как в угаре - день и ночь, иногда по несколько дней подряд не появляясь дома. Потом творческий угар пойдет на спад, Лара по-прежнему будет работать, но уже не так оголтело, ночевать будет, как и положено примерной жене, в супружеской постели, спать до полудня, долго пить кофе, а вечером возвращаться из мастерской как с работы - в семь часов. Потом в пять. Потом в четыре. Потом, в один прекрасный день, она вообще перестанет выходить из дома, и тогда в течение ближайшей недели наступает "это". Оно может длиться два-три дня, но может и пару недель.
В перерывах между приступами "этого" (Валерий не мог Придумать подходящего термина и ограничивался местоимением) Лариса была прелестным шаловливым котенком, влюбленным в живопись и в процесс создания картин, но совершенно не приспособленным к жизни и не имеющим ни малейшего представления о том, как решаются самые простые житейские и бытовые проблемы. Она была в полном смысле слова неземным существом - воздушным, тонким, чистым и очень, очень далеким от реальности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20