Его костлявые руки туго обтягивала прозрачная кожа, усеянная красными пятнами, – такие же пятна были на шее. Прежде чем надеть лакированные ботинки, он соскреб с них грязь, прилипшую к рантам. Взглянув на него, жена увидела, что полковник одет, как в день свадьбы. И тут она заметила, как сильно постарел ее муж.
– Что это ты так нарядился, – сказала она. – Словно произошло что-то необычное.
– Конечно, необычное, – сказал полковник. – За столько лет первый человек умер своей смертью.
К девяти часам дождь перестал. Полковник уже собрался выходить, но жена придержала его за рукав.
– Причешись.
Он попробовал пригладить роговым гребнем свои жесткие волосы стального цвета. Но из этого ничего не получилось.
– Должно быть, я похож на попугая, – сказал он.
Женщина внимательно осмотрела мужа. Подумала, нет, он не похож на попугая. Это был крепко свинченный, сухой человек. Но он не походил и на тех стариков, которые кажутся заспиртованными, – его глаза были полны жизни.
– Все в порядке, – произнесла она. И когда муж выходил из комнаты, добавила: – Спроси у доктора, его что, кипятком ошпарили в нашем доме?
Они жили на краю маленького городка в домике с облупленными стенами, крытом пальмовыми листьями. Было по-прежнему сыро, хотя дождь уже не шел. Полковник спустился к площади по переулку, где дома лепились один к другому. Выйдя на центральную улицу, он вдруг почувствовал озноб. Весь городок, насколько хватал взгляд, был устлан цветами, словно ковром. Женщины в черном, сидя у дверей, поджидали процессию.
Когда полковник пересекал площадь, снова заморосил дождь. Хозяин бильярдной выглянул в открытые двери своего заведения и крикнул, взмахнув руками:
– Полковник, подождите, я одолжу вам зонт.
Полковник ответил, не повернув головы:
– Не беспокойтесь, сойдет и так.
Покойника еще не выносили. Мужчины в белых костюмах и черных галстуках стояли под зонтами у входа. Один из них заметил полковника, перепрыгивающего через лужи на площади.
– Идите сюда, кум, – крикнул он, предлагая полковнику место под зонтом.
– Спасибо, кум, – ответил полковник.
Но приглашением не воспользовался. Он сразу вошел в дом, чтобы выразить соболезнование матери покойного. И тотчас почувствовал запах множества цветов. Ему стало душно. Он начал протискиваться сквозь толпу, забившую спальню. Кто-то уперся рукой ему в спину и протолкнул в глубину комнаты мимо вереницы растерянных лиц, туда, где чернели глубокие и широко вырезанные ноздри покойника.
Мать сидела у гроба, отгоняя мух веером из пальмовых листьев. Другие женщины, одетые в черное, смотрели на мертвое тело с таким выражением, с каким смотрят на течение реки. Вдруг в толпе раздались голоса. Полковник отстранил какую-то женщину, наклонился к матери покойного, положил руку ей на плечо. Стиснул зубы.
– Мое глубокое соболезнование.
Мать не подняла головы. Она открыла рот и завыла. Полковник вздрогнул. Он почувствовал, что бесформенная масса, разразившаяся жалобными воплями, толкает его на труп. Он попытался ухватиться за стену, но руки, не находя ее, натыкались на тела людей. Чей-то мягкий, тихий голос произнес над ухом:
– Осторожнее, полковник.
Он обернулся. Взгляд его упал на покойника. Того было трудно узнать: при жизни крепкий и подвижный, а сейчас завернутый в белое, с кларнетом в руках, он казался таким же растерянным, как полковник. Когда полковник поднял голову, чтобы схватить ртом немного воздуха, он увидел – уже закрытый гроб плывет, раскачиваясь над головами людей, к двери, по волнам цветов, раздавливая их о стены. Полковник вспотел. У него заломило суставы. Минуту спустя по векам ударили капли дождя – и полковник понял, что стоит на улице. Кто-то схватил его за рукав и сказал:
– Скорее, кум, я жду вас.
Это был дон Сабас, крестный отец его умершего сына, единственный из руководителей партии, который избежал политических преследований и продолжал жить в городе.
– Спасибо, кум, – сказал полковник и молча зашагал под зонтом. Оркестр играл похоронный марш. Полковник заметил, что не хватает кларнета, и только тут до него по-настоящему дошло, что покойный действительно умер. – Бедняга, – прошептал он.
Дон Сабас откашлялся. Он держал зонт левой рукой, подняв ее почти вровень с лицом, потому что был гораздо ниже полковника. Когда процессия миновала площадь, мужчины заговорили. Дон Сабас с опечаленным видом повернулся к полковнику.
– Как петух, кум?
– Живет себе.
Тут послышался крик:
– Куда вас несет с покойником?
Полковник поднял глаза: на балконе казармы в позе оратора стоял алькальд. Он был в трусах и фланелевой рубахе, небритый, с опухшим лицом. Музыканты прервали похоронный марш. И почти сейчас же до полковника донесся голос отца Анхеля, что-то кричащего в ответ алькальду. Полковник напрягал слух: слова заглушались шуршанием дождя по зонтикам.
– Что там? – спросил дон Сабас.
– Ничего, – ответил полковник. – Говорит, нельзя проносить покойника мимо полицейской казармы.
– Я совсем забыл! – воскликнул дон Сабас. – Все время забываю, что у нас осадное положение.
– Но ведь это не бунт, – возразил полковник. – Мы просто хороним бедного музыканта.
Процесся двинулась в другом направлении. Когда проходили бедную окраину, женщины, глядя на них, молча кусали ногти. А потом высыпали на середину улицы, и вслед похоронному шествию понеслись слова похвалы, благодарности и прощания, будто женщины верили, что покойник в своем гробу слышит их.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3