— Так, мадам Ахметзянова, партия и правительство доверяют вам задачу особой важности. Топите печь, на полную, без экономии, дров я сейчас принесу… Так. Лист у нас есть? Ну, типа как ты пироги пекла, помнишь? Вот, давай найди такой, а я за дровами…
Весь вечер и большую часть ночи супруги на пару прокаливали и рассыпали по трехлитровым банкам принесенное удобрение, скребли головешки, собирая плотные, скрипучие кусочки угля в чисто вымытое ради такого дела поганое ведро. Наконец, обведя довольным взором комнату, сплошь заставленную результатами совместного труда, Ахмет отпустил жену спать.
— Все, маленькая, давай, спокойной ночи. А то я сейчас тут вонять буду, надышишься. И дверь поплотнее, поняла? Молодец ты у меня.
До самого рассвета он продолжал непонятные манипуляции — молол какие-то таблетки, опасливо мочил их желтоватой жижей из темно-коричневой бутыли, что-то отфильтровывал, разбил стакан, провонял все ацетоном…
Утром, выйдя в комнату, жена обнаружила красноглазого Ахметзянова, трясущейся рукой капающего свечкой в какой-то бумажный кулечек. Пустые банки из-под удобрения были кое-как составлены в углу, зато на столе лежали два здоровенных жигулевских бака, из дырки на боку одного торчал такой же кулечек и свисала небольшая веревочка. Ахметзянова собралась было поворчать на тему солярной вони, но, оценив перспективы злить невыспавшегося мужа как малоразумные, воздержалась: тот и так, бешено сверкнув глазами, рыкнул что-то матерное и продолжил химичить.
— Э! Э, ты, баран, бля! Куда нахуй прешься, ты! — караульный снисходительно окликнул какого-то грязного бомжару, ковыляющего через площадь перед ДК. — Будешь тут шляться, замочат, понял, хуета? Давай, чешинах отсюда.
— Уважаемый, не стреляйте, пожалуйста… — захныкал оборванец. — Я поработать… Вам же надо поделать здесь че-нибудь? Вы ж кирпич вроде возили, класть-то, поди, надо… Ну пожа-а-алуста, хоть че-нибудь, хоть полбуханки, я все могу, я строитель, у меня фирма была, всего стаканчик крупы, и я — все что надо, месить там, класть, я честно…
Караульному, бывшему охраннику из казино, было приятно — о как место свое выучили, суки… А то ходили, ебла задрамши, деловые все… Оборванцу повезло — караульный пребывал в прекрасном расположении духа вследствии обильного завтрака под затихаренную со вчерашнего водочку. Строго прищурившись на трепещущего оборванца, крикнул, не оборачиваясь:
— Климко! Э, Климко, че, оглох бля?!
— Чо нах? — донеслось со второго этажа ДК.
— Ты это, спроси там, надо им людей на помощь. А то тут вон, принесло, бля, работничка.
— Спасибо, спасибо, уважаемый, дай вам Бог…
Оборванец сгорбился на поваленном столбе и преданно поглядывал на внушительную фигуру караульного, монументально сидящего на ящике с упертым в ляжку прикладом волыны.
— …вот, понял? И чтоб каменщики не ждали, а то ебну, и вылетишь отсюда, мудило вонючее. Ну? Че встал? Все, давай, хорош надрачивать. Начинай давай.
— Да, конечно, конечно, не беспокойтесь!
Размешивая и оттаскивая каменщикам раствор, Ахмет без проблем определил, какое помещение под что планируется. …Во идиоты. В случае штурма, да хули штурма — просто обстрела из чего-нибудь посерьезней АК, ихние жилые помещения превратятся в забойный цех. Бля, а трубы-то куда выводят! Хотя че это я доебался… Нормально. Может, они наблюдателям веера выдавать собрались… Через три примерно часа смотревшему за рабочими караульному понадобилось куда-то отойти, и он запер Ахмета вместе с клавшими печь каменщиками. Мужики оказались не слишком разговорчивыми, но они пахали на этих уродов уже неделю, и Ахметзянову удалось качнуть немного информации по работодателям. Главный — Костя Жирный, у него якобы сохранились — а может, и приумножились, нехилые запасы жратвы — этот Костя вроде как держал то ли киоски, то ли рюмочные, короче, работал с продовольствием. При нем с Самого Начала околачивается несколько человек, то ли менты, то ли военные, со стволами. Это типа «правление колхоза», как выразился каменщик постарше. На побегушках у них человек десять, молодняк безголовый.
— Ты бы видел, как там тебя? Ахмет? Азер, что ли, или кто ты там? Ну, ладно, без разницы; — ты б видел, говорю, что они творили на Дзержинского. Я вот повоевал, довелось, Афган захватил еще, но, ептыть, такого фашизма тухлого никогда не видал… Это бля нелюдь, у них человека убить, как тебе вон поссать сходить, понял? Так что не нарывайся, может, уйдешь еще… А тебя, кстати, как прихватили-то? Чо?! Сам?! Крупы-ы-ы?! Хха-а! Ты понял, Ген? Крупы в получку ждет, епть! Ох ты и муда-ак, товарищ татарин. Не, серьезно, ты не обижайся, конечно, но если тебя, дурака, отпустят — это и будет твоя получка, понял? Са-а-амая большая, бля, в твоей жизни. О, слышь? идет, собака. Давай, вставай, мужики, щас откроет…
Промесив раствор дотемна, он дернулся было на выход, но его тормознули и хотели было запереть, но Ахмету удалось сделать вид, что он радостно верит в пивную сиську крупы по окончании работы. Самым трудным было контролировать взгляд, но ничего, удалось. Осознание, что тебе в лицо плюет завтрашний труп, точнее — сильно фрагментированный труп, горсточка кишков на соседней крыше — оченно способствовало смирению в беседе. Даже прощальный поджопник Ахмет принял без особых возражений: …Давай, братела. Пинай, хули нет. Пнул ты, если че, в последний раз, так вот она жисть-та поворачивается…
Внести удалось легко: распиздяи-караульные со своих постов отлучались постоянно, греться уходили аж на полчаса, бродили по всему зданию, чем-то кидались друг в друга, словом —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113