— Кстати, Исмаил-абый, тут эти белемле до сих пор, поди, живут. Как от них, нет беспокойства?
— Да какое от них беспокойство, улым. Люди хорошие, тихие. — Магомедыч немного помолчал, видимо, задумавшись — углубляться в тему, нет ли. Продолжил, однако: — …Сейчас им вообще хорошо стало, никому они не нужны, спокойно живут. Я по молодости, участковым еще когда там работал, ездил к ним — выборы там, помнишь же, как в советский время, выборы все ходили? Не дай Бог. Ну, я им ящик возил, бумажки эти. Паспорт перепишу, за них там кого-то подчеркну, увезу. Им неприятно все это было. Но они ниче, вид не подавали. И не просили, я сам все делал, из уважений, они же как суфи.
— А как на них ваш хазрэт смотрит? Они ж Ислам не уважают. — легонько, как ему казалось, спровоцировал Ахмет, раскачивая собеседника. — ат-Тауба сказано же, что муслимлар обязаны сделать, чтоб все рядом, кто не приняли ханифа, или чтоб джизья платили, или воевать с ними.
Магомедыч даже крякнул от такой глупости.
— Э, ерунду ты сказал. Знаешь, Ахметзян, я когда дома, на Кавказе еще, жил — у нас в райцентр суфи жили. Ну, на них, что они — суфи, табличк не был, мечет они ходили, ураза держали — но все равно все райцентр знал. Вот. К ним, точней, к их старшему, знаешь, какие люди приезжали? Не то что республикански начальство, Магомедов даже был, неважно этот, а самые главные мулло, имомлар, понял? Советский время! Во дворе, перед воротм, ботинк, шапк сымали! Вот какие уважаемые люди был! — Магомедыч раскраснелся, даже привстал.
Помолчал. Покосился на Жирика, с наслаждением грызущего чакчак, на Ахмета. …Ага. Мент у Магомедыча проснулся. Да, правильно говорится, умер — надолго, мент — навсегда. Пора колоться…
— Ахметзян, а тебе зачем они? Только мне не рассказвай, что без интереса все это спрашивал. — Магомедыч выперся на Ахмета сверлящим оперским взглядом.
— А разве ты не сам рассказывал? — для проформы поупирался Ахмет, не сдаваться же сразу. — Я че, имена и факты тряс? Так, разговор просто зашел, нет? Ладно, ладно. Расколол. Есть маленькая проблемка.
Ахмет вкратце набросал расклад с маленькими базарами.
— Как думаешь, Исмаил-абый, помогут?
— Не знаю, улым, не буду врат. С ними заранее никогда ниче не знаешь. Вот я возил к ним иногда людей. В основном баб. То родить не может, то еще че, ну сам знаешь — у баб постоянно какие-то проблем. Ну, и мужиков тоже. И знаешь че? Тебе вот кажется, что везешь человека с ба-а-альшым проблемам, а оказывается — тьфу. Или с мелочью, а они разворачивают. Или вообще — привез им как-то девку, маленькую совсем, и пропала девка, представь себе. И никакого шума, родители без претензий, никто слова не сказал. Прививки приезжали — не спрашивали, школа пора идти — тоже не спрашивали.
— А ты?
— А че я. Пацан, младш летнант. Честно скажу — боялся я этот вопрос подымать. Нет, не в том смысле, что мне хвост наступят, нет. Дураком побоялся стать. Родители не ищут, родня там, бабай-абика спокойно ходят, а мент шум подымает, понимаешь? Спросил так, между делом как-бы, мне говорят — к родне уехал, и весь разговор.
— Понимаю.
— Вот. Я к чему говорю — вот скажешь, надо мне три базар разогнать, а че они тебе скажут, неизвестно.
— Ну че, Магомедыч, когда съездим?
— Хе, съездим. Сначала сходим. Тут у нас живет один ихний, сначала к нему зайдем. Ты ему все доложишь, и идите домой. Следший раз придете, он скажет, как че. Пошли, сразу дело сделаем.
— Пошли, на самом деле, че тянуть. Кирюх, ты посиди, покушай, мы щас.
Ахмет с Магомедычем брели по темной улочке Веникова, слегка заносясь на поворотах — из головы коньяк давно уж вылетел, а в ногах малость подзадержался.
— Слышь, Магомедыч. А этот, к кому идем, он кто вообще?
— Да просто дед старый, не в себе малость, но тихий, веселый. Абдулло его зовут. Как я сюда приехал, он все на агростанции дворником работал, потом больниц сторожил.
— А к этим какое отношение имеет?
— Да не разбери-поймешь. Они его жалеют, что ли, что он тронутый, не знаю. Но с ним только дела имеют, ни с кем больше. Раньше к нему еще родственники какие-то ездили, чужие, не наши, еще до Горбачева, а теперь один совсем. Я так присматривался, они его, похоже, посылают, эти-то. Ну, по своим делам каким-то. Помню, еду на мотоцикле, по службе, а он идет. То оттуда, то отсюда. Ну, остановлюсь, подвезу. И то, когда сядет, когда нет. Говорю же, со странностями он. Но безобидный, оланнар всегда какую-нибудь игрушку сделает, они играют, и он с ними.
— А он поймет, че мне надо-то?
— Не знаю, честн скажу. Но его дело маленькое, доложить, я так понимаю. Ну, ты веди себя вежливо, и не дергайся, если че даст — бери, отнекиваться не вздумай. Он мне че давал, я ниче не выкинул, так и лежит.
— А че давал?
— Да когда че. То листок из тафсир выдернет, сложит, и в карман сунет, то открытку старую с первым маем, то однажды игрушку, на елк какие вешают, дал. Один раз хлеб вынес, тыкает — ешь давай, и стоял, пока я не съел, сердилс. В общем, ты не удивляйся, если чудить начнет.
— Да мне-то че, пусть чудит. Лишь бы дело сделалось.
Наконец, Магомедыч показал на дом старика Абдулло. В нескольких домах от края деревни, в роще тополей, стоял среднего размера пятистенок, довольно опрятный — вопреки ожиданиям Ахмета, ожидавшего увидеть развалюху. Стаек, гаража, сараев нет — одна черная от времени баня да ухоженный огород за проволочным забором. Покрышка беларуськина вкопана, типа клумба, сравнительно ровная поленница, несколько кустов сирени под окнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113