..
Значит, где-то поел, наверное, на той стороне. Туда есть разные пути - через
сугробы зимой, через ручейки и болотца, по топкой грязи весной и осенью. Но есть
один путь, доступный не всем, это высший пилотаж. Бревно на высоте пяти метров
перекинуто через самое глубокое место, по нему ходят только старые и опытные.
Когда спрашивают - вы любите их? - я пожимаю плечами. При чем здесь любовь, не в
ней вовсе дело. Неуместное, мизерное слово - любовь. Любишь ли ты собственную
руку? Просто это часть меня - моя рука. Вот и эти звери - я с ними в едином
потоке, нас не разделить. Это и есть укорененность, словечко, подаренное мне
странным человеком, холодильщиком трупов. Укорененность - и врастание... Все
получилось само собой, незаметно для меня - коты оказались рядом, они голодали,
я им помогал... И постепенно вовлекался в их жизнь, дела, оказался окруженным
этой сворой, опутан их дрязгами, руганью, по горло в их говне, крови, любви,
ненависти, верности, самоотверженности... Наши пути сошлись, и я сменил один мир
на другой. Одни уходят, появляются другие - беспомощные, отчаянные,
обреченные... Разные. Была недавно одна растрепанная кошка...
27. Одна растрепа...
Откуда-то возникла в нашем подвале, ходячий скелет, глаза гнойными пузырями,
совсем слепая. Промыл глаза, оказалось - видят, и такие живые, яркие, желтые...
Приду, позову - вырывается из темноты, скачет радостно навстречу, кусочек тени,
кусочек света... Сначала крутится вокруг меня, ластится... даже не ела, только
поговори с ней. А у самой вместо живота яма, из спины шипами позвонки торчат...
Потом начинала есть. Ее отгоняли все от мисок, звери жестоки, как люди, не любят
слабых, больных и некрасивых... Постепенно отошла, стала выглядывать из
подвального окошка, а то и пробежится неровным галопом вокруг дома. Красивая
шерсть у нее была, желтая с тигровыми полосками, но страшно запущена, сбита в
каменные клочья. Я понемногу вычесал и выстриг то, с чем сама не справилась
бы... Она стала смелей, ее признал подвальный народ, разрешил доедать за
всеми...
И вдруг исчезла. Как появилась, так и не стало. Вхожу в душную темноту, окружен
запахами тухлой воды, ржавого железа, гнилой земли, кошачьей мочи... Зову - и
нет ее. Убили? Ушла, окрепнув, домой? Хочу думать, что ушла. Как она ждала меня
- целыми днями... Она вошла в мою жизнь, это и есть врастание, оно сильней
любви.
28. Пошло - поехало...
Мы живем на большом холме. Под холмом река, на холме город, за городом овраг.
Вдали от города два дома - десятый и девятый, это наши. То, что за ними, кругом
них, теряется в тумане, мраке, сне, мне там не интересно. Здесь мой мир, и
друзья. Перед нами зима, она угрожает нам. Время это течение, иногда оно сбивает
с ног. Дождь, ветер мечет листья - пошло, поехало, не остановишь, покатится в
темень... пока не выпадет первый снег, и мир осветится холодным, неживым
светом... Хрюша на балконе с надрывом вопит, подбадривает себя, ждет необычных
встреч. "Хрюша, что ты?" Он на миг стихает, потом снова, еще решительней и
громче... Макс пробежал полдороги по лестнице и наткнулся на меня. Я уже шел
искать его, вижу - лохматый парень, горбом спина, втянутая шея... норовит
проскочить, не поднимая глаз... Плохие, опасные привычки, смотри врагу в глаза,
дружок! Позвал его, он рванулся убегать. Наконец, понял, откуда знакомый звук,
глянул выше ног, успокоился, пошел за мной. Никак не освоит путь на балкон.
Как ему страшно было... Я не просто подумал это - кожа похолодела, каждый
волосок поднялся дыбом. Люди! Огромные злобные существа, они могут все! Как жить
такому малышу и недотепе?.. Дал мягкого хлеба, он зачавкал, с натугой проглотил
и тут же бросился отнимать у кошек. Алиса отдала безропотно, как своему котенку.
Сколько их было у нее, черных, рыжих, серых... Я не стал его укорять, смотрел на
сгорбленную спину, и чувствовал комок в горле, будто подавился хлебной коркой.
Я слышу - удар, загремела жесть на балконе. Кто-то к нам идет.
29. Макс сидит на козырьке...
Погода шагнет и остановится, снова шагнет, и задумается... Даже птицы раздумали
сбиваться в стаи, медлят, ждут. Но упавшие листья понемногу чернеют, тают... Со
мною Макс и Люська. Хрюша, ворча, вылезает из подвала. Что не так, Хрюша? Вчера
утром меня не было, он укоряет за невнимание. Макс поел и вылез на козырек,
ветер шевелит его лохматый воротник. Он ждет, когда уйдет женщина, что прочищает
мусоропровод железной палкой. Баба эта страшна, но полезна - оставляет дверь
мусоропровода открытой, идет к соседнему дому, открывать и прочищать. Надо
дождаться, пока уйдет... Макс сожрал миску каши с рыбой, но в мусор все равно
тянет, там попадается интересная еда. Он нетерпеливо смотрит вниз, клык торчит
из полуприкрытого рта, блестит, тянется по ветру вязкая слюна. Хорошо, что его
челюсть не видно с высоты человеческого взгляда, а то поддали бы еще... Люди
обожают красивых причесанных зверюшек и сладкие истории про их преданность. А
вот и Люська, вылезла к Максу, села рядом, понюхала, лизнула друга в лохматый
бок. Он ей - не мешай, а сам рад, что не один. Люська криклива, глаза
развратные, веселые, когда глажу, выгибается, уходит от рук, и тут же
возвращается. До сих пор пытается сосать у Алисы молоко, так и лезет, поджимая
уши, тычется в теплое брюхо. Алиса шипит, замахивается лапой - великовозрастная
ду-у-ура... Но быстро отходит - полижет дуру, и ей подставляет голову и бока...
А я дома с Костиком сижу. Вспоминаем обед - рыбный суп, кашу, чуть пригоревшую,
остатки тушенки, мы поделили ее между собой. Огорчил меня Клаус - отказался
есть, зато на улице набросился на еду для бедных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48