Проходя мимо подвала, негромко позвал - "Хрюша..." Он, черной юркой
ящерицей, тут как тут, вопит, разговаривает, соскучился. Видно, многое
происходит в подвалах по ночам... Пошли звать Стива и Клауса. Стив не вышел,
Клауса звали долго, звуки падали в темноту и таяли, как снежинки на теплой
земле... И вдруг навстречу катится толстым клубком, грязный, лохматый, вид
разбойный, одно ухо торчком, глаза сияют... За ним друг Костик, орет хриплым
гнусавым голосочком, тоже радуется встрече. Идем - Костик впереди, за ним кошки,
потом - степенно и осторожно Клаус, прежде, чем зайти в подъезд, долго
принюхивается к темноте... Хрюша, Макс... последним иду я. Иногда мне хочется
расслабиться, забыть про опасности, пройтись с ними не спеша, глазея по
сторонам, ведь совсем неплохой пейзаж устроила нам осень, еще не все цвета
поблекли... Не тут-то было! С хохотом и свистом катится вниз компания юнцов,
они, не глядя, все сметают на своем пути... В другой раз с грохотом и лязгом
останавливается лифт, из него выкатывается лохматый смешной щенок, с лаем
бросается на нас. Бывает хуже - овчарка с первого этажа, она страшна, но тяжела,
не догонит. Зато потом собирай их по этажам!..
На этот раз все тихо. Поели, и сидим, Хрюша смотрит на меня. Что делать, снимаю
с колен печатную машинку, он тут же подбегает, точит когти о мои штаны. Сколько
говорил, не помогает! И бросается на колени. На кухне скрипы - Клаус
устраивается на старом приемнике, это его место. Костик пробирается ко мне,
пренебрегая недовольством Хрюши, у него своя мечта. Дамы дремлют на полутеплых
батареях. Все как-то мимоходом, мимолетно, кое-как, это утро. Завтрак кончился,
сейчас подремлют, помоются, полижутся и начнут уходить один за другим в
форточку: первым Макс, за ним потянутся Костик и кошки, потом Клаус, а Хрюша
может остаться, если я здесь, то и он со мной.
33. Двадцать девятое, зима пробует силу.
Столбик термометра качается у нуля, тонкий, мутный... Воздух спокоен, про листья
не хочется вспоминать - скелетики, почерневшие от дождей. Тишину нарушает шорох,
с неба сыплется невидимая крупа, суха и колюча. Все молчит, и только этот
непрерывный сухой звук. Зима надкусывает свое время.
Как всегда первым Макс. Поеживается, неуютно стало спать на земле. Подбежала
Люська, позволяет погладить себя без ужимок, выгибания спины и прижимания ушей.
У мусорки Хрюша, рычит над сухой и ломкой рыбной костью. В подвале, в темноте
дремлет Клаус, шерстяной мешок с глазами. Еды маловато, но утром и не ждут
многого - важней собраться, увидеть, что я на месте, значит, жизнь сегодня такая
же, как вчера.
Хрюша поел и прибежал ко мне. Подошла Люська, потянулась, решила присоединиться
к нам. Опрометчиво, опрометчиво она поступила! В один миг Хрюша слетел с колен и
с ревом бросился на нее. Она в форточку, на балкон, на козырек... Он тут же
остыл, вернулся... а через минуту и она возвращается, да еще с Алисой, в глазах
у них насмешка, но держатся на расстоянии, чтобы не расстраивать ревнивца. А
Хрюша на моем колене делает вид, что спит.
Клаус приблизился, укоризненно смотрит - предпочитаешь Хрюшу... Когда Хрюши нет,
старый кот подходит ко мне c явным намерением поговорить, но медлит, обдумывает,
оглядывается... и кто-нибудь обязательно помешает нам! Но если уж прыгнул на
колени, то устраивается основательно, а я не шевелюсь, так редко это бывает.
Белый ус осенью выпадает, новый растет медленно.
34. Страсть и маска.
Прошло несколько дней, Хрюша постоянно со мной, хотя еды мало. Обе кошки, мать и
дочь отчаянно отбивают у него место на коленях. Люська тоже царапает брюки,
прежде чем прыгнуть, и глаза зажмуривает, они у нее с поволокой... Если кошки
успели раньше, то Хрюша, ненавидящий, отчаянно завидующий, рядом на подоконнике,
и молчит, сохраняя ледяную непроницаемую маску. Но глаза, глаза... Сколько
страсти и отчаяния пробивается через зрачки! Он бы убил этих кошек!.. Придет
Клаус, глянет с порога на серую кучу на коленях - и презрение в желтых глазах.
Уйдет на кухню, устроится там на окне, чтобы только не видеть это безобразие, он
терпеть не может толпу. А вот Костик не боится уронить себя, зажмурившись, лезет
и лезет на колени, раздвигает всех, штопором вьется, и, наконец, втискивается,
пренебрегая шипением разгневанных кошек...
А погоды все теплей и сырей - все мертвей. Осень пахнет мертвечиной, если
застоялась. Темно-коричневая, она скоро станет черной, как декабрьская ночь.
Дни, сырые и серые, безлики, ночи черны, рассветы медлительны и робки...
35. Сегодня одна сосиска...
Я оплошал с этой сосиской, одной на всех. Слишком низко опустил руку, и Клаус в
один миг вышиб еду когтистой лапой. И страшно зарычал, все попятились, и только
Люська, помня старую дружбу, попыталась урвать крохотный кусочек. Не тут-то
было, одного желтого взгляда хватило, чтобы ее отнесло далеко в сторону.
Страшный зверь... Я схватил его за шиворот - отдай, но понял, что бесполезно.
Кое-как оторвал половину, каждому досталось по крохотному кусочку, и они
принялись печально вылизывать пустые миски. Чтобы помочь им, нужно быть ловким и
сильным, и не рассчитывать на доброту и справедливость.
На балконе жалобно кричит Хрюша, смолкает - и снова... Сидит на перилах,
маленький, черный, не двигается, смотрит на меня... Что он хочет, чем я могу ему
помочь? Наверное, ничем, но поддержать способен. Вбежал, покричал, поел,
погрелся, поспал, посидел на коленях, поговорили о разном... погладил его,
почесал за ухом, успокоил голосом... Он сердится на котов, они не принимают его
всерьез, когда дело касается кошек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48