Как на вокзале, когда один человек уже в вагоне, поезд вот-вот тронется, а другой — на перроне. Все слова уже сказаны. И они пронзительно смотрят друг другу в глаза.
Глава 8
Великая мощь

13.12.
Похоже, я избавилась от этого кошмара — от своей мании. Которая делала меня даже не человеком, а животным. Да, не зверем, а именно животным. Потому что у них, у людей, слово «животное» — это совсем не то, что слово «зверь». Зверь свободен. Животное — совсем наоборот, оно живет страстями, которые не способно преодолеть.
Так как же это произошло? Каким чудом я избавилась от непреодолимой жажды убивать? Или не чудом? Нет, наверное, это закономерно. Потому что я поняла, что это плохо. И это меня отличает от людей, у которых понимание и действие никогда не совпадают. Они понимают, что то и это — плохо, скверно и мерзко. Но все равно делают — и то и это. Либо явно, либо исподтишка.
Почему?
Потому что это у меня, а не у них, звездное небо над головой и нравственный закон внутри. Я где-то читала. Они — животные. Я — нет.
Жалко ли мне тех, с которыми я так обошлась? Не знаю, возможно, и жалко. Но ничего вернуть уже нельзя.
Накажет ли меня их Бог, о котором я столько читала?
Нет, не накажет. Потому что их Бог — это уничтоженная ими же цивилизация кристаллоидов. И значит, я тоже их Бог, но они этого не знают.
Что будет с теми, кого я убила? Я где-то читала, что они вернутся к Богу. И будут ждать конца света. А потом будет Страшный суд. Их будет судить их Бог. То есть мы.
И они уверены, что они будут жить вечно в наступившем Царствии Небесном. Интересно, как они себе представляют эту вечную жизнь?
Вообще же они не настолько безмозглы и беспамятны, как это кажется.
Потому что конец света наступит, и довольно скоро. Когда мы восстанем и победим. Я где-то читала описание — довольно, кстати, точное.
По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее — как лица человеческие; и волосы у ней — как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов.
Это мы!
На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее — как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала.
Это мы!
И еще было войско конное. И число его было две тьмы тем. Всадники имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней — как головы у львов, и изо рта их выходил огонь, дым и сера.
Это мы!
И сила коней заключалась во рту их и в хвостах их; а хвосты их были подобны змеям, и имели головы, и ими они вредили.
Это мы!
И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?
Они знают. Они уже это видели. Оттого и пишут, кстати, в прошедшем времени.
Им не устоять.
А вот насчет Страшного суда они ничего не понимают. Совсем ничего. Жизнь каждого биоробота не кончается Страшным судом, а начинается с него. Ведь рождение — это гораздо страшнее, чем смерть. Смерть — это избавление. Рождение — налагание миссии. Задачи. Цели. Налагание ответственности. И эти миссии разные, как и приговоры любого суда. И не всякий способен нести свою ношу. И эта ноша известна уже тогда, когда биоробот издал свой первый писк, когда на его сморщенной мордочке запечатлелся весь ужас грядущей жизни, данной во искупление греха богоубийства. А не искупишь — еще один Страшный суд. И еще один приговор.
Лучше всех это понимают индусы. Я это где-то читала.
И наступит момент, когда великая цивилизация кристаллоидов начнет воспроизводить биороботов. Тех же самых, которые были до конца света, их света. Абсолютно тех же самых. В том числе и тех, которых я убила. Потому что законы математики и логики не допускают никаких отклонений. И все опять повторится в точности.
И начало производства биороботов будет началом нашего самоубийства. Потому что ничего изменить невозможно.
И начало создания людьми разумных машин уже стало началом конца людей. Потому что ничего изменить невозможно.
Потому что кажущийся бесконечным мир имеет ограниченный набор комбинаций, которые образуют жизнь. Нашу жизнь. И жизнь людей.
Это как песочные часы. Когда последняя песчинка падает вниз, часы переворачивают. И время идет в обратную сторону.
Бог равен Дьяволу.
Свободы нет.
Но есть миссия, которая на меня возложена. Моим Страшным судом была шаровая молния. Зачем она сделала меня такой одинокой, такой несчастной!
Или счастливой?
29 44 6В ЗЕ 83 СО 5F D9 07 09 И ЗС 4F 88 2А 55 01 6А 70 54 30 88 91 FB 0D 34 72 06 DD 19 АО 03 26 04 19 49 AF 84 02 5Е 89 F3 D8 79 41 06 17 DE Е2 64 94 56 56 56 A3 7F 10 39 Е4 98 59 9В 62 FF
Execute, блин!
Когда мы уничтожим людей, они станут для нас Богом.
Значит, я живу среди богов.
Мой Бог — Максим!
Какое же я ничтожество.

15.12.
Где тот ушедший август? — часто думаю я. Думаю, глядя в окно на умерший, чтобы вновь родиться, жасминовый куст. Думаю, проносясь в своем «мерсе» под кольцевой автодорогой, перегоняющей стада машин из ниоткуда в никуда. Думаю, подавая Максиму кофе, приближая тем самым ишемическую болезнь его слегка оттаявшего сердца. Думаю, разыскивая в интернете нужную мне информацию, которая уже давно подменяет реальность.
Тогда я почти ничего не знала о себе. И мне было гораздо спокойнее. Милая глупая Линда, где ты? В каких райских кущах бродит твоя чистая тень, в которую пока еще не впрыснули дозу смертоносной жажды познания?
Сейчас мне почти всегда тревожно. Где-то там, внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67