Она, как и все, тоже хотела проникнуть в смысл таинственных сигналов.
Более часа провели они за этим занятием. Может, сидели бы и дольше, но шум расходившихся из клуба посетителей напомнил, что уже поздно и им тоже пора по домам.
Возвратившись в гостиницу, Дубравин долго не мог заснуть. Опять та же причина, которая в последнее время совсем лишила его душевного покоя. Сигналы с Цереры — они постоянно звучали в его ушах. И даже здесь, в период отпуска, когда бы, казалось, только и забыть о делах.
Неделя, которую Дубравин провел в Москве, оказалась для него не временем отдыха, а напряженной работы. Уединившись в номере сорокаэтажной гостиницы, он почти только и занимался прослушиванием пленки с записанными на ней сигналами с Цереры. То пробуя найти в передаче какой—то такт, то выискивая в ней одинаковые звуки, космонавт буквально ломал голову над раскрытием ее смысла. Не в характере Дубравина было бросать какое—либо дело незавершенным.
Однажды, включив радиоприемник, он случайно поймал американскую передачу. К удивлению Дубравина — он—то хотел отвлечься от навязчивой мысли! — передача была посвящена радиосигналам из космоса.
Дубравин поближе подсел к приемнику, внимательно вслушиваясь в иностранную речь:
«…В конгрессе Северо—Американской федерации поднят вопрос о необходимости срочного атомного вооружения искусственных спутников для борьбы с межпланетной опасностью. Всякое промедление с созданием мощных атомных космических баз может оказаться гибельным для население земного шара.»
Дубравина передернуло.
Оказывается, вскоре после сообщения в советской печати о таинственных сигналах с Цереры падкие на сенсацию радиокомпании западного полушария подняли вокруг всего этого большую шумиху.
«Земному шару угрожает опасность! Ультиматум из космоса! Земля находится накануне космического вторжения! Мы — беззащитны! Запрещение атомного оружия было поспешным!» — то на одном, то на другом языке, словно попугай, выкрикивал заокеанский диктор.
Дубравин выключил радиоприемник. Почему—то неожиданно вспомнился забытый мотив. Дубравин задумался. Вдруг он вскочил со стула и бросился к стоящему в углу комнаты пианино.
— Мысль! Идея! — воскликнул он. — Фа! Фа! Фа—диез!.. И вот Василий уже сидит за пианино, подражая звукам, пришедшим с чужой планеты. — Да! Эти звуки должны обозначать название станции, планеты или имя тех, кто их передает. Они повторяются вначале и в конце передачи. Жалобные же звуки — не просьба ли это о помощи? Там что—то случилось! Ведь может быть и такое! Значит, есть на Церере живые существа?!
Дубравина сильно взволновало неожиданное открытие. С кем посоветоваться? Он нетерпеливо позвонил Яровой.
— Женя! Добрый день! Мне кажется, что я близок к расшифровке послания с Цереры… Да!.. Если можешь, приезжай скорей! — почти кричал Василий в телефонную трубку.
Ярова не заставила долго ждать. Вскоре, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, она появилась в дверях комнаты.
— Ну, что у тебя нового? Выкладывай!
Дубравин подробно познакомил ее со своими догадками. Ярова, внимательно слушавшая его, заключила:
— Твое предположение, по—моему, убедительно. Надо о нем срочно сообщить в космический институт.
Вызвали такси. По дороге Ярова заметила шутливо:
— Ты, Василий, начинаешь походить на влюбленного поэта: побледнел, волосы взъерошенные, взгляд туманный. Настоящая жертва искусства.
— Не до смеха сейчас, Женя.
— А я и не смеюсь.
В космическом институте, где занимались расшифровкой сигналов, Дубравин пробыл до глубокой ночи. Его сообщение помогло дополнить результаты уже проделанной учеными большой работы.
Космонавт высказал предположение, что мелодичный тон передачи, возможно объясняется тем, что язык существ, населяющих Цереру, представляет собой сочетание слов с музыкой, и попросил ученых привлечь к расшифровке сигналов соответствующих специалистов.
Послание с Цереры немедленно направили во Дворец музыки, где находилась электронная машина, которую называли музыкальной памятью Земли. В ее электронном «мозгу» были запечатлены сотни тысяч музыкальных произведений. Она могла «оценивать» их и даже «создавать» простые мелодии.
Один из ученых, воспроизведя на особом инструменте с помощью пленки мелодию с Цереры, дал машине «задание» объяснить смысл таинственных звуков.
В огромной установке сначала что—то тихо зашелестело, потом шум стих. Томительно долго «думала» машина. Наконец, мягко щелкнул, открылось небольшое окошечко и из него быстро побежала белая бумажная лента. Вскоре на ней зачернели буквы:
«Фа! Фа! Фа!.. И несчастье, и горе, и ужас… Мы зовем и зовем: летите, ищите… Фа! Фа! Фа!»
Такое содержание мелодии показалось странным и невероятным. Электронная машина снова получила от людей приказ раскрыть секрет послания. Но она упрямо опять выдала тот же текст.
— Большего не добиться, — сказал специалист, ведавший электронной машиной. — Дальше все зависит от нас самих.
Теперь вместе с учеными—лингвистами и мастерами шифровального дела над разгадкой «небесного послания» трудились музыканты и несколько видных композиторов. Обобщив проделанную работу, они составили предположительную азбуку из пятидесяти звукобукв. Но даже с помощью этой азбуки электронно—переводная машина не смогла полностью расшифровать сигналы с Цереры. Она давала лишь текст из отдельных разрозненных слов, который подтверждал смысл передачи, как зова о помощи. Новыми привлекающими внимание оказывались только слова: «столкновение… два года… планетой…».
После этого комиссия по расшифровке единогласно решила опубликовать текст, выданный электронной машиной Дворца музыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54