Периодически рабочий с буром должен был прекращать бурение, чтобы переместить извлеченный дилитий в портативные контейнеры, которые потом вручную перетаскивались к ряду дистанционно управляемых тележек. В момент затишья эту работу выполнял мужчина галламит, которого Гарровик не знал.
Когда он дезактивировал свой лазерный бур и поставил его на землю, чтобы помочь собрать дилитий, он не мог не уставиться на прозрачный череп галламита. Мозг заключенного размером почти вдвое больше мозга среднего человеческого, был видим без кожи, мускульной ткани или окружающей его крови. Видна была только полупрозрачная жидкость, окружающая мозг галламита. Можно было рассмотреть почти каждую деталь самого мозга, что до некоторой степени напоминало Гарровику голографические анатомические изображения, которые он изучал в школе на давно забытых уроках биологии.
– Привет, – радушно произнес он.
Галламит сначала ответил простым кивком, потому что наклонился для сбора дилития.
– Ваше старание производит много руды, – сказал он, когда положил несколько больших обломков в один из двух контейнеров для сбора, которые принес с собой. – Наши хозяева будут довольны.
Побледнев из-за упоминания о клингонских охранниках, Гарровик возможно слишком резко произнес:
– Они не наши хозяева. Все это я делаю, чтобы гарантировать, что они останутся довольны и будут прилично к нам относиться. И не больше.
– Аминь, коммандер, – сказал Кавагучи справа от него, дезактивируя свой собственный бур и стирая с лица пот тыльной стороной ладони в перчатке. – Если это заставит их не приближаться к моей спине, тогда я готов прорыть дыру на другую сторону этой планеты. Кроме того, здесь больше нечего делать. Разве что гнить в камере, это точно.
Гарровик был вынужден согласиться с этим мнением. Он понимал, что без работы, поглощающей их накопленную энергию, и занятий для ума, к настоящему времени он уже давно мог утратить рассудок. По этой причине он ненавидел камеры изоляции, к которым Коракс приговорил его и Сидни несколько дней назад. Отрезанный от всех внешних стимулов и вынужденный ничего не делать кроме как противостоять глубочашим тайникам собственного разума, было опытом по меньшей мере лишающим душевного спокойствия. Замурованный в своей крошечной камере, он все глубже погружался в непрошенные мысли. Надежды, страхи, мечты и кошмары – все требовали его внимания с выворачивающей нутро ясностью, обрушивая на него весь эмоциональный багаж простирающийся от неограниченной радости до абсолютного ужаса. Самое долгое время, что он провел в камере изоляции составляло десять дней. Поначалу это не казалось таким долгим, но так было до того, как время начало замедляться и растягиваться до бесконечности. Он не думал, что этот опыт окажется таким мучительным, и уходил после наказания с неприятным уважением к маленькой камере.
– Стивен! Осторожнее!
Узнав голос Сидни, Гарровик обернулся, чтобы посмотреть на своего друга. Он повернулся вовремя, чтобы увидеть, как другой заключенный ромуланец, в котором Гарровик узнал Трела и который по слухам прежде был военным инженером, размахивает своим лазерным буром, словно тяжелым фазерным орудием. И нацелен бур был прямо на него.
Огненно-красная энергия сорвалась с бура, и Гарровик почувствовал жар луча, который прошел справа от него. Он бросился на землю и откатился с линии огня, не понимая, как Трэл мог промахнуться на таком близком расстоянии. Все было просто. Целью был не он.
Где- то позади него раздался крик боли, и Гарровик, перекатившись дальше, увидел клингона, рассеченного напополам по талии мощным лучом. Когда голова охранника и туловище отделились от нижней части его тела и упали на землю с глухим стуком, разум Гарровика завопил, что такое невозможно.
Лазерные буры, используемые тюремными шахтерами, были закодированны специальной программой, которая не допускала, чтобы инструменты использовались иначе нежели для добычи руды. Если бур нацеливали на органическую форму жизни, даже на что-то маленькое вроде грызуна, добывающего пропитание в глубине шахт, бур бы не активировался. Конечно такие меры были благоразумны при числе заключенных, работающих в шахтах в данный момент по сравнению с числом имеющихся охранников, способных наблюдать за ними.
Но Трэл преодолел наложенное ограничение. Как? Когда у него нашлось время чтобы попробовать? Шахта превратилась в хаос, когда заключенные побросали свое оборудование и ринулись в поисках скудного укрытия. Другие, захваченные на открытом пространстве, бросились на землю и закрыли руками головы. Правда Гарровик перестал волноваться обо всем этом, когда его взгляд упал на съежившуюся фигуру, сгорбившуюся у стены пещеры. Кавагучи.
– Роберт.
Шеф попал в перекрестный огонь, когда Трэл обстреливал область, чтобы поразить другого клинонского охранника, которого он выбрал следующей мишенью. Бросившись через открытое пространство горного туннеля Гарровик опустился на колени рядом со своим другом. Ужасная рана оскверняла грудь Кавагучи; луч бура рассек его комбинезон, кожу, мускулы и кости. Его грудь была пробита, и Гарровик мог видеть что его печень, легкое и сердце были полностью разрушены. Кавагучи умер до того, как упал на землю.
– Черт возьми, – прошептал Гарровик, положив ладонь на руку друга.
Кавагучи был первым погибшим членом команды «Гагарина», с тех пор как энсин Ренделл Бирд, член подразделения службы безопасности Сидни Эллиот, и человек, которого Гарровик едва знал, стала жертвой смертельного штамма грипа во время второго года их заключения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89