Особенно, храни меня Бог,
духом Джейн.
Я сидел в гостиной, не смыкая глаз, потрясенный, глубоко несчастный,
пока часы в коридоре не пробили пять. Наконец суровый североатлантический
рассвет заглянул в окна и выкрасил все в серый цвет. Ветер стих, дул
только холодный бриз. Я вышел через задние двери и прошествовал босиком по
траве, покрытой росой, одетый только в халат и старую куртку на меху. Я
остановился у садовых качелей.
Видимо, был отлив, поскольку далеко над проливом Грейнитхед чайки
начали охоту за моллюсками. Их крики напоминали голоса детей. На
северо-западе я видел все еще мигающий маяк на острове Винтер. Холодное,
фотографическое утро. Картина мертвого мира.
Качелям было уже лет семьдесят или восемьдесят. С виду они напоминали
кресло с широкой резной спинкой. На спинке кто-то вырезал солнце, знак
Митры и слова: "Все постоянно, кроме Солнца", которые, как открыла Джейн,
были цитатой из Байрона. Цепи крепились к чему-то вроде перекладины,
теперь уже почти невидимой, поскольку тот, кто годы назад сделал качели,
посадил рядом с ними яблоньку, и со временем сучковатые ветки старого
дерева полностью скрыли из вида верх качелей. Летом же, когда кто-то
качался на качелях, цветы яблони осыпали его, как снег.
Качели (рассказывала Джейн, качаясь и напевая) были игрушкой шутов и
жонглеров, средневековым безумием, напоминающим экстатические танцы
дервишей. Ей приходили в голову жонглеры, фокусники, маскарад и свиные
пузыри на посохах; она твердила, что раньше таким образом вызывали
дьяволов и упырей. Помню, как я смеялся над ней тогда; а в то утро,
одиноко стоя в саду, поймал себя на мысли, что мои глаза невольно движутся
вдоль невидимой дуги, которую когда-то описывали качели вместе с сидящей
на них Джейн. Теперь качели висели неподвижно, покрытые росой, и их не
могли привести в движение ни утренний бриз, ни мои воспоминания.
Я сунул руки в карманы куртки. Похоже, шел очередной светлый свежий
атлантический день, дьявольски холодный, но тихий.
Я легко толкнул качели, цепи звякнули, но даже когда я толкнул их еще
раз, сильней, я не мог извлечь из цепей такие же звуки, как те, которые
слышал ночью. Мне пришлось бы сесть на качели, ухватиться покрепче и
качаться изо всех сил, почти касаясь ногами нижних ветвей яблони, чтобы
воспроизвести то выразительное "скрип-скрип".
Я медленно прошел через весь сад и посмотрел на круто спускающуюся
вниз Аллею Квакеров, ведущую к деревне Грейнитхед. В рыбачьей деревне уже
дымили две или три трубы. Дым улетал на запад, в направлении Салема,
очертания которого были отчетливо видны на фоне неба с другой стороны
залива.
Я вернулся домой, выискивая по пути примятую траву, следы ног,
какое-то доказательство того, что ночью кто-то побывал в моем саду. Но
ничего не нашел. Я вошел в кухню, оставив двери открытыми, приготовил себе
очередную чашку чая и съел три кокосовых пирожных. Я чувствовал себя без
вины виноватым, поскольку это был весь мой завтрак. Джейн всегда готовила
мне ветчину, яичницу или сметану. Я забрал чашку чая с собой наверх и
пошел в ванную бриться.
Мы поставили у себя в ванной комнате огромную викторианскую ванну,
которую спасли из заброшенного дома в Свомпскотте и украсили большими
латунными кранами. Над ванной висело настоящее парикмахерское зеркало в
овальной раме из инкрустированного дерева. Я посмотрел в зеркало и
убедился, что выгляжу довольно неплохо для того, кто почти всю ночь не
спал - не просто не спал, но и переживал муки страха. Потом я отвернул
краны и наполнил ванну горячей водой.
Лишь когда я поднял голову, начиная вытираться, я увидел буквы,
нацарапанные на зеркале. По крайней мере, мне это показалось буквами, хотя
с таким же успехом могло быть и просто стекающими каплями влаги. Я
присмотрелся к ним поближе, одновременно перепуганный и увлеченный. Я был
уверен, что различаю "С", "П" и "А", но оставшихся так и не смог
прочитать.
С, запотевшая поверхность, П, запотевшая поверхность, А. Что бы это
могло значить? СПАСИ МЕНЯ? СПАСЕНИЕ?
Неожиданно я заметил в зеркале какое-то движение. Что-то белое
мелькнуло в дверях ванной комнаты за моей спиной. Я развернулся и немного
слишком громко спросил:
- Кто там?
Потом на негнущихся ногах я вышел на лестничную площадку и окинул
взглядом темные резные ступени, ведущие в холл. Там никого не было.
Никаких шагов, никакого шепота, никаких таинственно закрывающихся дверей,
ничего подобного. Только небольшая картина Эдварда Хикса, изображающая
моряка, который глазел на меня с тем телячьим выражением лица, которое
было так характерно для всех портретов кисти Хикса.
Никого здесь не было. И все же, впервые с тех пор, как мне пришлось
взглянуть в лицо одиночеству и страданию, впервые за целый месяц я тихо
прошептал:
- Джейн?

2
Уолтер Бедфорд сидел за большим, обитым кожей столом. Его лицо
наполовину загораживал зеленый абажур лампы.
- В следующем месяце я уезжаю вместе с женой, - говорил он. - Пара
недель на Бермудах позволит ей прийти в себя и восстановить душевное
равновесие, примириться со всем этим. Я должен был подумать об этом
раньше, но, сам понимаешь, теперь, когда старый Виббер слег...
- Очень жаль, что она так переживает, - пробубнил я в ответ. - Если я
могу хоть чем-то помочь...
Мистер Бедфорд покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128