— А вы сами— то верите в эти истории?Она поежилась:— Разве мне больше нечего делать? Вы здесь отдыхаете и радуетесь любой возможности развлечь себя, найти себе занятие. А я постоянно думаю о реальных заботах, а не о привидениях и духах.Я поставил свой стакан на край стола.— Я ищу здесь те ощущения, которых вы, по— видимому, не любите.— Где ищете? В доме моего отца?— Нет, в Пуан— де— Куильи. Там не так уж. много развлечений.Мадлен встала и подошла к окну. На фоне серого зимнего света ее мягкий темный силуэт был виден отчетливо.— Я не думаю о развлечениях слишком много. Если бы вы жили здесь, в Пуан— де— Куильи, тогда бы поняли, что такое настоящая скука.— Только не говорите о том, что вы любили и что потеряли.Она улыбнулась:— Знала, что вы это скажете. Увы! Я любила жизнь и потеряла любовь.— Не уверен, что понимаю вас.В этот момент до нас донесся звук гонга. Мадлен повернулась и сказала:— Ланч готов. Пойдемте.Мы завтракали в обеденной комнате, хотя я полагал, что обычно они едят на кухне, особенно когда у них по три пуда грязи на обуви и аппетит, как у лошади. Элоиза поставила на стол большой котел супа. Я понял, что нахожусь в доме, где вкусно готовят. Огюст уже стоял во главе стола в новом коричневом костюме, и, когда все заняли свои места, он посмотрел на нас долгим взглядом и заговорил:— О, Господи, ниспославший пищу на наш стол, мы благодарим тебя за заботу о нас. И защити нас от вторжения злых сил именем Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.Я взглянул через стол на Мадлен, стараясь, чтобы она увидела вопрос в моих глазах. Вторжение зла? О чем это? О голосах в танке? или еще о чем— то? Но внимание Мадлен было сосредоточено на котле, из которого Элоиза разливала суп по тарелкам, и она старательно избегала моего пристального взгляда, пока отец не кончил говорить.— Верхнее поле уже замерзло, — произнес Огюст, причмокнув губами. — Я вспахал гектар сегодня с утра, вместе с почвой наверх выворачивались кусочки льда. Уже лет десять здесь не было таких холодов.— Наступают плохие зимы, — вступила Элоиза. — Собаки тоже знаю это.— Собаки? — переспросил я.— Да, они самые, месье. Когда собаки жмутся к домам и воют по ночам, это значит, что три года подряд будут суровые холода.— Вы верите в это? Или это просто домыслы французских фермеров?Элоиза уставилась на меня:— При чем здесь вера? Это правда. Проверенная моим личным опытом.Огюст добавил:— Элоиза умеет понимать природу, мистер Мак Кук. Она может вылечить вас супом из одуванчиков или заставить крепко спать с помощью репейника и тимьяна.— Она может вызывать, духов?Мадлен вздохнула. Элоиза открыла рот, но ничего не сказала. Она изучала меня водянистыми старческими глазами и улыбалась.— Я надеюсь, вы не осуждаете меня за навязчивость. Но все вокруг танка просто дышит какой— то таинственностью, и если вы можете вызвать духов…Элоиза покачала головой.— Только священник может вызывать, — важно произнесла она, — и только тот, который поверит вам, но наш священник уже очень стар и вряд ли решится делать такие вещи.— Вы действительно верите, что танк был подбит?— Это зависит от того, что вы подразумеваете под словом «подбит», мсье.— Ну ладно, спрошу прямо: насколько я понимаю, здесь по ночам иногда слышны таинственные голоса. Это правда?— Некоторые говорят, что правда, — ответил Огюст.Я взглянул на него.— А что говорят остальные?— Остальные об этом вообще ничего не говорят.Элоиза осторожно зачерпнула ложкой суп.— Никто не знает об этих танках ничего определенного. Но они не были похожи на обычные американские танки. Они очень отличались от обычных, и отец Антуан, наш священник, сказал нам, что они явились от l'enfer, прямо из ада.— Элоиза, разве об этом мы должны говорить сейчас? Мы же не хотим испортить ланч, — вмешалась Мадлен.Но Элоиза подняла руку, останавливая ее:— Это неважно. Молодой человек хочет знать о танке, так почему бы нам не рассказать обо всем?— Чем они отличались? Мне он показался обычным танком из регулярных войск.— Да, — начала объяснять Элоиза, — они были выкрашены целиком в черный цвет, хотя сейчас это трудно заметить, потому что ржавчина и непогода давно содрали краску. Их было тринадцать. Я знаю, потому что считала их, когда они показались на дороге из Ла— Вей. Тринадцать, тринадцатого июля. Большинство американских танков проезжали с открытыми люками, и солдаты бросали нам консервы, сигареты и нейлоновые чулки. Но в этих танках люки никогда не открывались, и мы ни разу не видели, кто ими управляет.Мадлен уже покончила со своим супом и сидела, откинувшись на спинку стула. Она была очень бледна, и стало совершенно ясно, что весь этот разговор о танках ей не нравится.— Вы говорили с другими американцами об этих танках? Они вам что— нибудь сообщили?Огюст ответил с набитым ртом:— Они не знали или не хотели говорить. Они просто сказали: «Особая дивизия», И все.— Только один из них отстал, — вставила Элоиза. Тот самый, который до сих пор стоит здесь, на дороге. У него порвалась гусеница, и он остановился. Но американцы ничего не сделали, чтобы починить его и забрать с собой. Вместо этого они на следующий день вернулись и заварили башенный люк. Да, они его заварили, затем английский священник произнес над ним молитву, и танк был оставлен ржаветь.— Вы полагаете, что военные покинули танк?Огюст отломил большой кусок хлеба.— Кто знает? Американцы никому не позволили там находиться. Я много раз обращался в полицию и к мэру, но все мне говорили, что танк трогать нельзя. Так он и стоит.Мадлен сказала:— И с тех пор, как он тут стоит, деревня постепенно вымирает.— Всех пугают голоса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39