- Это мог бы написать ты.
- Я это и написал, если не считать отдельных деталей. Я не обладаю талантом журналиста и не владею романтическим пером. И все это, конечно, сплошное сплетение ошибок. Но...
- Да?
- Бывают моменты, когда ошибки и истина переплетаются между собой так тесно, что их трудно отделить друг от друга. Уже в этой статье можно было бы увидеть ответы на все вопросы. Но я не мог их прочесть, я не хотел их прочесть. Я жил в мечтах...
Я жил в моей мечте.
- Тогда этого ответа не мог прочесть никто.
- Никто? Может быть, Генри... Уже тогда.
- Генри - сухая душа.
- Дик! Ты не любишь Генри?
- Генри - муж моей матери. Кроме того, он - человек, который разлучил меня с моим отцом. Он есть, и это все. Я не сужу его. Он есть... Но он уничтожил тебя.
- Генри меня не уничтожил. Он столкнул меня с моего фарфорового пьедестала, а это вовсе не одно и то же. Генри нашел ответ, он открыл истину. Он ли или кто-нибудь другой... На что годны мечты, если действительность их не подтверждает? И чего стоит ошибка отдельного человека в сравнении с истиной?
А истину установил Генри. То, что когда-то между нами была женщина, ничего не меняет. Важна истина.
А не глупые мечты археолога, захваченного славой.
- Отец!
- Да-да... Я ошибался с самого начала. Генри - очень трезвый человек. Нам всем необходима трезвость. Теперь. И потом. И все больше и больше. Не думай, пожалуйста, что перед тобой - человек, переживающий давние обиды. Не думай, пожалуйста, что я питаю к Генри какую-то злобу. Ни за статую, ни за Элен.
- Извини меня. Наверное, нам лучше этого не касаться...
- Нет, почему же? Ты пришел поговорить со мной о том, что ты назвал чудесным приключением. Давай продолжим. В первый раз за всю мою жизнь я говорю с тобой как с мужчиной. Тебе двадцать лет. Истина не должна внушать тебе страха. Наоборот, ты должен искать ее - всегда, всю свою жизнь, даже если она уничтожит какие-то твои мечты. Но ты знаешь, мечты очень живучи, и непременно кончается тем, что они вырастают вновь. Даже на истине, которая должна была бы их уничтожить...
- Да, я понимаю. Несомненно, ты прав. Ну, а потом...
- Потом? Пока я со своим каменным лицом изображал в музеях и университетах ученого-одиночку, к полету готовилась четвертая венерианская экспедиция.
Ускоренная программа. Миллионные расходы. Двенадцать человек. И я руководитель! А газеты играли вокруг меня оглушительную симфонию. Ну, короче говоря, мы отправились. Мы оставались на Венере три месяца. Мы искали, рылись, мы перекопали весь песок по всей длине туннеля Форсайта. И мы вернулись...
- С пустыми руками.
- С пустыми руками. Не найдя ничего. Ни обломка пальца. Ни кусочка камня, на котором можно было бы хоть заподозрить следы разумной обработки. Нет...
жизнь на Венере не дошла в своем развитии даже до насекомых. И мы были уверены в этом уже давно.
Но делали вид, что забыли. Это было крушение. Конец мечты... Нет, для меня это не было концом мечты, Я говорил тебе - я просто пошел другим путем. Тогда я еще не понял истины, и никто еще ее не понял, кроме, может быть, Генри. Но и сегодня, четыре года спустя, моя мечта жива. И будет жива всегда.
- Что ты сделал, когда вернулся из экспедиции?
Или вернее, что сделали с тобой? Что тебе сказали?
- Ничего. Наука не знает злобы. Мне дали понять, что результат не оправдывает расходов; и меня назначили на хорошо оплачиваемое и очень спокойное место. Его я занимаю и сейчас. И меня оставили в покое. Ну конечно, Венера была для меня кончена. И венериане тоже - для всех. Зачеркнуты, Понимаешь, о них больше не говорили...
- Но было лицо...
- И были статуи острова Пасхи. Да, было лицо.
Ну и что? Оно осталось необъясненным. Единственным и непонятным. Но у науки нет не только злобы - у нее нет и памяти. Лицо было забыто до тех пор, пока Генри...
- Но ты? Что думал тогда ты?
- Что я думал? Не знаю... Это было давно. Это - прошлое. Я не знаю. Я говорил тебе: моя мечта пошла по другому пути. Я не был побежден. И не лелеял никаких шрамов.
- И вот тогда-то ты написал свою книгу?
- Да, вот тогда-то я и написал свою книгу.
"Из застывших черт каменного лица на нас смотрит бесконечность времени и пространства.
Я долго верил, что коснулся бесконечности.
После моего открытия я указал для нее единственное место - Венеру. Но я ошибся. Никакая венерианская рука не создавала из песчаника эту улыбку Сфинкса. Венерианской цивилизации не существует. Есть только этот один-единственный часовой, каменный часовой в мире пустыни.
Каменное изваяние, улыбающееся нам из глубины бесконечности.
Кем оно оставлено? Когда-нибудь мы это узнаем. Черты лица с Венеры очень сходны с чертами некоторых статуй майя. И мы знаем, что индейцам майя был известен венерианский календарь.
Я верю, что несколько тысячелетий назад - может быть, три или четыре и Землю, и Венеру посетили какие-то существа, которые высекли из камня послания для тех, кому предстояло позже в свою очередь путешествовать в космическом пространстве.
Теперь этот день пришел для человека.
И скоро на какой-то дальней звезде мы увидим потомков неведомых скульпторов. И тогда мы встретимся не с загадкой каменной улыбки, а с дружеской теплой улыбкой живых губ.
Ничто еще не кончено.
Наоборот: ничто еще и не начиналось".
- Эта последняя фраза потрясла меня: "Ничто еще и не начиналось". Ты веришь в это и сейчас?
- Да, я верю в это и сейчас - больше, чем когдалибо.
- Несмотря на твои ошибки?
- Несмотря на мои ошибки... Видишь ли, когда я писал мою книгу, я все еще исходил из совершенно ложной предпосылки. Но вывод остается правильным.
Я знаю. Ты в это не веришь?
- Нет, отец, я верю в это.
1 2 3 4 5