Иди, Женька, на совещание. Час назад «мокруху» в квартире заявили. Кого-то из нуворишей завалили. Пуля во лбу, пуля в затылке, на полу «ТТ», на шее золотая цепь с руку толщиной, на столике барсетка с тремя тоннами баксов. Отгадай, что произошло в квартире?
– Заказуха. Ты что мне, старый, мозги загаживаешь? Какие наработки есть?
– Иди к своему шефу. Насчет наработок я не в курсе, а вот работки вам хватит.
Поняв, что от Стеблова большего не добиться, Краев поднялся по ступеням и вышел в коридор, ведущий к приемной начальника РОВД подполковника Стрельникова. Именно там ежедневно проводились утренние совещания. Сегодняшнее утро, понятно, исключением не было. Едва Женя шагнул в приемную, секретарь Машенька Белова понимающе подмигнула Краеву и приложила палец к губам. Это означало – «тише, и никто не заметит, что ты опоздал».
Очевидно, главное уже было сказано, так как про убийство не прозвучало ни слова. Разговор шел о серии квартирных краж, буквально обрушившихся на район. Под удар Стрельникова попали представители всех служб без исключения. Опера – за отсутствие нюха и информации, следователи – формализм допросов, участковые – за отсутствие контроля за поднадзорным элементом. Поскольку претензии начальника носили общий характер и в подобных смертных грехах сотрудники обвиняются чуть ли не ежедневно, Краев понял, что этот «разнос» – не смертельный. Все как всегда, все как обычно. Одним словом – нормальная рабочая обстановка. Беспокоило другое. Все без исключения ежеминутно поглядывали на Евгения, стоящего столбом в дверях – ему не хватило стула. И их взгляды не предвещали ничего хорошего. Женька еще раз провернул в голове свою деятельность за последние дни и среди поступков, в коих стоило повиниться, он выделил только сегодняшнее опоздание на работу на двенадцать минут. Большего он за собой не ведал, а за опоздание лишать тринадцатой зарплаты, как и убивать, его не станут.
Однако чувство беспокойства не оставляло его до конца совещания. Отпустив всех, Стрельников попросил Евгения остаться. Краев, уже не скрывая беспокойства, наугад взял один из стоящих табуном стульев и сел. Стрельников повертел в руках очки, надел, снова снял и положил на столешницу. Краев, по себе зная, как трудно начинать неприятные разговоры, а в том, что разговор – неприятный, он уже не сомневался, хранил молчание, стараясь держать паузу столько, сколько это нужно начальнику. Наконец, Стрельников, снова водрузив на нос очки, придвинул к себе ежедневник и раскрыл его одним движением на нужной странице, словно переломил. Скосив взгляд в сторону ежедневника, Краев провел глазами по бисеру букв.
– Вот что, Евгений…
Начальник опять снял с носа очки и, пользуясь ими как лупой, стал читать им же написанное. Опять наступила пауза, и на этот раз продлевать ее было глупо, так как обращение уже состоялось.
– Я слушаю вас, Степан Аркадьевич.
Стрельников закончил расшифровку собственного манускрипта и оттолкнул блокнот в сторону.
– Евгений, Игорь Карлович Эберс – тебе говорит что-нибудь это имя?
– Говорит, – спокойно ответил Краев.
С Игорем Эберсом они учились в одном взводе, вместе распределились в Забайкальский военный округ после окончания училища и уволились практически в один день. Далее их пути разошлись, хотя оба стали оперативниками. Евгений – в УВД, а Игорь – в Региональной таможне. Но пути разошлись только в этом. Они продолжали жить в одном городе, ходить на матчи чемпионата России по футболу, не забывая прихватить на трибуну по паре «Жигулевского». К сегодняшнему дню Краев стал старшим опером УР, а Эберс – заместителем начальника отдела по борьбе с особо опасными видами контрабанды.
– Мы оба за наш «Спартак» болеем, – добавил Женя.
– Болели… – Стрельников стал пальцами разминать переносицу, словно всю ночь не снимал очки.
– Не понял, Степан Аркадьевич.
– Сегодня ночью Эберс убит двумя выстрелами из пистолета в собственной квартире. Все признаки заказного убийства налицо.
Краев почувствовал, как зазвенело в ушах, и он уже не слышал собственного голоса.
– Мы же с ним только позавчера на стадионе были…
Теперь Евгению стало ясно, про какое убийство говорил ему Стеблов. Но почему на него, Краева, так смотрели сослуживцы. В отделе никто не знал о дружбе оперов из разных ведомств. Такие отношения не поощряются руководством. Высосать информацию – ради бога, а дружить ради дружбы – не нужно. Из самого бы чего не высосали…
– Ты слышишь меня, Краев?
– Что?
– Я тебя спросил – что тебя с ним может связывать?
– Мы друзья.
– Ты раньше не говорил, что у тебя друзья в таможне есть.
– Я много чего не говорю. И почему я должен афишировать неслужебные отношения?
Стрельников вздохнул:
– Ты прав. Но на столе в его квартире лежала твоя визитная карточка. Теперь она в уголовном деле и в связи с убийством сотрудника таможни моего сотрудника начнут таскать по прокуратурам и задавать албанские вопросы. Теперь понятно, почему я интересуюсь?
– Все понятно. Кроме одного. Откуда у него золотая цепь и три тысячи долларов?
– Я про это тебе ничего не говорил…
– Стеблов сказал.
– Понятно, – усмехнулся начальник отдела. – А у Эберса могли быть такие деньги, Евгений?
– Думаю, нет, – сразу ответил Краев. – Он, конечно, бережлив и расчетлив, как всякий немец, но его бережливость и расчет строятся исключительно на сумме зарплаты. В любом случае долларов у него я не видел. И чего не видел точно – это золотой цепи. Если верить Стеблову, так это строгий ошейник какой-то, а не цепь!
1 2 3 4 5 6