Человек лишается части своей премии, которая уже лежит у него в кармане. Это более ощутимо, чем если бы не было таких денежных талонов, а премия за качество просто была бы обещана отличникам уборки. Если первый штраф не подействовал, человек продолжает работать спустя рукава – у него отбирают второй талон, а там и третий. А сохранил все талоны, показал себя на уборке сознательным, аккуратным, умелым тружеником, болеющим за общее дело – в день официального окончания уборочных работ сдавай свои талоны в колхозную бухгалтерию и вместе с тем, что начислено по расценкам, получай еще и свою премиальную полусотню.
Варвара Кузьминична слушала с интересом, такое в колхозах применялось впервые. Она спросила – советовались ли в райкоме, как смотрят на это там, первый секретарь? Михаил Константинович сообщил, что первый секретарь горячо одобрил и будет популяризировать такой метод борьбы за качество уборки. Рекомендовать его всем подряд нельзя, коль это связано с возможностями финансов, но те колхозы, где найдутся необходимые средства, пусть тоже попробуют. Варвара Кузьминична совсем посветлела лицом, профессионально-хмурые складки разгладились, сбежали с ее лба, глаза воодушевленно засветились. Она умела перенимать чужой энтузиазм, загораться им, сопереживать радость удачных планов, сохранив эту способность от времени далекой своей комсомольской юности. А тут, к тому же, инициатива, правления уже поддержана в райкоме и лично первым секретарем. И Варвара Кузьминична стала горячо хвалить партком и правление за удачную форму в использовании материальных стимулов. Конечно же, это даст плоды, каждый механизатор захочет сохранить свои три талона, полную премию. Колхоз на этом обязательно выиграет, ибо сбереженное сторицей окупит премиальные расходы, перекроет их с лихвой.
С разговора об уборке, о готовности к ней, о видах на урожай перешли на корма, на их уже наличный запас, потребности колхозного животноводства, на то, сколько удастся заготовить вообще. Михаил Константинович достал сводки, рапортички кормодобывающей бригады, но говорил с Варварой Кузминичной, не заглядывая в них, – тут он был в своей стихии: в прошлом, до избрания в партсекретари, он шесть лет работал колхозным зоотехником; все, что имела сейчас «Сила»: механизированные фермы, большое стадо мясо-молочного скота, – было создано при его непосредственном участии, его трудом. Хотя он и расстался с должностью зоотехника два года назад, переключиться на новую свою роль полностью он так и не сумел и внутри себя по-прежнему оставался животноводом. Текущие дела ферм были ему все еще ближе, чем его новые функции. В колхозе давно уже был другой зоотехник, неглупый, знающий малый, но животноводы по старой привычке продолжали при каждом затруднении обращаться к Капустину, как к верховному специалисту, и Михаил Константинович, тоже по привычке, ежедневно вникал во все дела на фермах, просто не мог без того, чтобы не поинтересоваться, что там происходит, какие новости.
Вышло, как и предвидел Василий Федорович: Варвара Кузьминична провела в колхозе весь день. Михаил Константинович показал ей закладку сенажа в бетонированные траншеи, свозил в поле, где тракторные косилки срезали и мельчили для этих траншей плохо удавшийся овес с горохом, а грузовые автомашины с наращенными бортами тут же увозили зеленую массу.
Был уже пятый час в начале, уставший Михаил Константинович ждал, что Варвара Кузьминична, записавшая в свою тетрадку все, что только можно, о кормах в колхозе «Сила», теперь попрощается и тронется в обратную дорогу, но она сказала:
– Еще у меня одно дельце есть маленькое. Побеседовать с Любовью Гудошниковой надо. Пусть кто-нибудь за ней сходит, а я пока у тебя в кабинете отдохну, покурю.
Варвара Кузьминична была завзятой курильщицей, с фронтовых еще лет, курила по-мужски – глубоко затягиваясь, и не могла долго терпеть без папиросы, но скрывала свою страсть, стеснялась курить открыто, на людях, видя в этом нарушение хоть и неписаных, но все же правил: во-первых, она женщина, во-вторых, курение считается вредной привычкой, почти пороком, а коль так, то и незачем его демонстрировать.
– И мужа ее надо позвать, Гудошникова Владимира. Разговор их семьи касается. Вот мы их вместе сведем и разом с двумя и поговорим. И ты, Михаил Константинович, при этом будь, твое влияние тоже понадобится.
Капустин вышел, остановил первую проезжавшую мимо правления автомашину, сказал шоферу, чтоб завернул на зерносклад, передал Володьке все бросить и прийти сюда.
Любы в библиотеке не оказалось, часы ее работы уже кончились. Дома ее тоже не нашли. Пока ходили, выясняли, где она, Варвара Кузьминична, еще более погрузневшая от усталости, с лицом, прочерченным тяжелыми складками, сидела в кабинетике Капустина, за его столом, держа в одной руке папиросу, а другой помахивая на дым, чтоб он сразу же плыл в открытое окно.
Толстый, массивный ее портфель, который за все время понадобился ей только затем, чтобы достать из него ученическую тетрадку и шариковую ручку для своих записей, да вот здесь, в кабинете, пачку «Беломора» и спички, стоял на столе возле нее, внушительно, начальственно, строго; все, кто заглядывал в кабинет, обязательно скашивали глаза на этот портфель и невольно стушевывались, робели.
Люба находилась в детском саду: привезли новые шкафчики для детской одежды, расставляли по комнатам, и Люба, закрыв библиотеку, пошла помочь; шкафчиков много, тяжелые, а персонал вместе с заведующей – всего несколько женщин, просто совестно, что надрываются одни.
Люба сразу же догадалась, зачем она нужна Варваре Кузьминичне Батищевой, и когда пришла в правление, весь ее вид выражал напряженную собранность и приготовленность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94