Сидеть не двигаясь было легче: тошнота почти проходила и изматывающая разбитость в теле меньше чувствовалась. Он не спал, глаза у него были открыты, но вместе с тем как бы и спал. Тяжелые, неясные образы теснились в голове бесформенными пятнами, непонятными и вместе с тем как будто напоминающими о чем-то. Иногда он прикрывал глаза и видел темное, воспаленное, интенсивно вибрирующее пространство, испещренное кляксами разных цветов - как помехи на цветном телевизоре, только цвета были тяжелее, мрачнее, с фиолетово-красным отливом, а изображение объемнее, иногда кляксы вспыхивали, так что он жмурился, даже с закрытыми глазами, и разлетались разноцветными осколками наподобие салюта, более или менее одна и та же картина удерживалась некоторое время, потом все смешивалось, уносилось, и возникала новая картина, тоже из пятен, но как-то по-другому расположенных. Иногда он приоткрывал глаза, медленным, ничего не узнающим взглядом обводил комнату; под шкафом, под столом, под кроватью по полу нескончаемо барабанил беззвучный дождь из синевато-белых искр, иногда вдруг вспыхивающих ослепительно, как искры от сварки, только они были неизмеримо меньше, вспыхивали и разлетались по полу фонтанчиком, как от бенгальского огня; на некоторое время сосредоточивался на этом дожде, и тогда мелькание синевато-белых искр становилось единственным, что он видел, в искрах ему начинали мерещиться крохотные однотипные фигурки - то слоники, то даже крохотные паруснички; потом дождь ему начинал казаться не дождем, а скорее маленьким снежным бураном из разноцветных снежинок, потом взгляд уставал, все это комкалось, уносилось, и он переводил взгляд на что-нибудь еще. Он уперся взглядом в обои, и они вдруг беззвучно отделились от стены, тронулись с места и поползли, поползли вверх, он как зачарованный провожал их глазами, пока они наконец не остановились где-то у самого потолка. Однако приоткрывать глаза становилось все труднее, и он все больше проваливался в сон.
Вдруг, посреди, казалось бы, полного беспамятства, он неожиданно очень внятно подумал о том, что надо бы сделать английский, сегодня про него ни разу не вспомнил, а ведь на завтра надо перевести текст из Москоу ньюс. Он нисколько не растерялся - надо сделать, значит, сделаем, сейчас надо просто найти газету и начать переводить, а, так вот же она... Газета лежала перед ним на полу. Он приподнялся с дивана и, преодолевая оцепенение, начал медленно тянуть руку за газетой. Пальцы ткнулись в паркет, газета растаяла облачком дыма. Вот наконец и галлюцинации. Вот, значит, они какие, подумал он, совершенно равнодушно, как будто и не ждал так долго галлюцинаций, и сам даже слегка удивился своему равнодушию. Но, однако, какое-то беспокойство завозилось в нем, сон куда-то отступил. Он начал подниматься с дивана, рокот пружин под ним показался ему оглушительным. Через несколько секунд стоял посреди комнаты, тупо озираясь вокруг. Что-то не отпускало его, что-то ему было надо, он все силился вспомнить, что. Но вскоре понял, что это абсолютно невозможно. Как отрезало. И вдруг он испугался, что сейчас разучится еще и ходить, и, действительно, подумав об этом, вдруг почувствовал, что не может сдвинуться с места. Это было как в кошмарном сне - надо бежать, но ноги никак не оторвать от земли. С каким-то скрежещущим стоном он рванулс и все-таки пошел, некоторое время со страхом смотрел, как передвигаются его ноги - а вдруг откажут? - но они шли, а он наблюдал за ними, как будто с большой высоты. Он очутился у зеркала, глянул туда - и не сразу понял, что означает то, что увидел там, - глаза были вытаращены так, что казалось сейчас лопнут и потекут, он и представить себе не мог, что их можно так вытаращить, хоть с димедролом, хоть без. Выражения в них было не больше, чем в лягушиных икринках. Зрачки, как и было обещано, были во весь глаз, на миг ему показалось, что от них подымается пар, как от канализационного люка зимой. Лоб был наморщен так, что казалось, вся его кожа собрана к переносице. В общем, передразнивать его было незачем. Пятясь, он начал осторожно отступать от зеркала, уже предчувствуя, что так просто все это не кончится. Вдруг словно какой-то толчок заставил его резко взглянуть вверх. С потолка на него стремительно спускался огромный паук, таких он видел когда-то в Зоологическом музее, он в ужасе отпрянул, едва успев от него увернуться, потерял равновесие и грохнулся головой о шкаф, ноги пробуксовали по паркету, и он еле устоял на ногах. Потом стоял, сипло дыша, неуклюже навалившись боком на шкаф, и, задрав голову, во все глаза смотрел на белый, безжизненный потолок, где не было и не могло быть никаких пауков.
.............................................................................
И он долго еще бродил по квартире, уже не отдавая себе отчета в том, что делает. Линолеум дымился под ногами, как искусственный лед, часы тикали вопросительными человеческими голосами, столы, стулья, пол, диван, горшки с цветами, хлам на столе, посуда на кухне перешептывались, сдавленно перехохатывались, гримасничали, елозили за его спиной, дверной глазок угрюмо наблюдал за ним, в соседней комнате толпились какие-то люди, которые то зловеще шушукались, то залихватски горлопанили, орда каких-то невиданных жуков ползла по обоям; все ожило и теперь жило своей, недосягаемой дл его понимания, жизнью, и это он знал твердо: ничего ему не понять в этом хаосе, сколько ни вглядывайся, ни напрягайся, хаос будет только издеваться над ним. Он давно подозревал, что за внешним, зримым миром кроется какая-то тайна суть; и вот наконец эта суть обнаружилась. Все нормально, все нормально, все нормально, повторял он про себя как можно монотоннее, убаюкивающе, хот иногда это все нормально звенящим эхом разносилось по всей голове, бескрайней, как чисто поле, и ему хотелось зажать уши руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15