В конце концов он выработал четкий план действий: про жиры читаю по этой тетради, часть про фенолы - по другой, часть - по третьей, затем возвращаюсь к первой тетради, читаю там часть про сложные эфиры, потом по собственной тетради читаю про... и т. д. и т. п. Пока он вырабатывал этот четкий план, весь измучился, измотался, напутавшись в этих комбинациях. Зато когда выработал, испытал подлинное облегчение, удовлетворение. На составление плана ушло, наверное, семьдесят пять процентов всего его времени подготовки к контрольной работе, а собственно, учить после этого ему стало казаться чуть ли не излишним, но учить было все-таки надо, и он, подавляя вздох, брался то за одну тетрадь, то за другую, все по составленному плану, но настолько отвратительно было читать про все эти фенолы, что то и дело приходилось делать передышку, как старухе, поднимающейся по лестнице, некоторое время ничего не делать, то есть слоняться или валяться, а потом опять приниматься за подготовку. Так он и готовился. И когда почувствовал, что произнывал над тетрадями уже достаточно, то и бросил. Когда шел на контрольную, мерой его подготовленности служило то время, которое произнывал над тетрадями, большая практика (почти десять лет) выработала в нем аппаратик, который определял, достаточно ли он подготовился или нет. Достаточно - это так же, как все время до сих пор, а до сих пор он училс вполне прилично, значит, в целом - все нормально. При счастливом стечении обстоятельств можно было получить и пятерку, а при несчастливом - двойку. Но обычно он получал четверки, значит, в целом все идет как надо. Были, правда, иногда и двойки, но с кем не бывает? Зато когда сидел в напряженной тишине класса и вчитывался в розданные учителем карточки или разбирал написанное на доске и смысл написанного с трудом доходил до него, отчасти от волнения, отчасти от страха найти там что-то невообразимое, чего он точно не знает, не напишет, в голове сразу всплывало все, что недочитал, недоучил, и он отчаянно трусил, был как пойманный за шиворот маленький пакостник: Дяденька, ну отпустите, ну, честное слово, больше не буду, ну, честное слово, в последний раз, проклинал себя и клялся, что в следующий раз подготовится как следует, лихорадочно перерыва весь хлам в голове, который остался там после всего изнывания над тетрадями, и искал там те формулы, которые сейчас были нужны; формулы, до сих пор не выделявшиеся из общего серого хлама, теперь вдруг преобразились, стали единственным путем к спасению, обрели и вкус и запах. А учительница сидела за своим столом, что-то писала или читала, и вскидывалась при каждом подозрительном шорохе, зорко обводя глазами класс, а иногда вставала и начинала ходить между рядами, и кто-то, должно быть, обмирал, но не он, потому что отроду не списывал: заранее знал, что выдаст себя и выражением лица, и просто даже неестественной, деревянной позой, не то что некоторые виртуозы - сидят себе, небрежно что-то такое пописывают. И он напряженно вспоминал, сморщившись, зажав ручку в потной ладони, а вчерашнее изнывание над тетрадями теперь представлялось далекой, утраченной идиллией. Гнусно это было, но что поделаешь, не писать-то контрольную нельзя. И все вокруг чувствовали, наверное, что-то похожее, до начала контрольной даже их классная отличница обморочным тоном объявляла, что ничего не знает, и просила всех ругать ее на счастье, и некоторые из мужской половины класса охотно приходили ей на помощь, ко всеобщему веселью, и даже их классный хулиган, которому предстояло поступать в военное училище, суеверный, как многие хулиганы, крестился и вертел в руках амулет, который он брал на все контрольные, зачеты, экзамены и т. д. и утверждал, что не было случая, чтобы амулет не помог, хотя сам все равно оставался двоечником. Так что все было нормально, все боялись - и он боялся. И не поймешь, кто боится больше, а кто меньше, потому что все сидят, в обморок никто не падает. И после контрольной все клятвы, которые давал себе во время нее, прочно забывались сами собой, поэтому ни разу он ни одной такой клятвы не выполнил, хотя возможностей, кажется, было предостаточно. И ему это казалось совершенно нормальным, точнее, не приходило в голову, что может быть иначе, так уж повелось с самого, наверное, первого класса. Ну а так как контрольные, как правило, сходили ему с рук вполне успешно, то вполне можно было сказать, что он учится на "хорошо" и "отлично" или успешно заканчивает школу.
Но сейчас - двойка. И ее оказалось достаточно, чтобы представление о себе как об учащемся, успешно заканчивающем школу, которое и так еле теплилось в нем, сразу куда-то провалилось, будто его и не было. Зато все предыдущее учение сразу предстало перед ним как цепь мелких жульничеств, которые лишь случайно сходили ему с рук, а так, по справедливости, он все время должен был получать двойки, а сейчас все произошло как раз по справедливости. И может быть, именно сегодня судьба наконец разобралась, и с этого момента он перестанет учиться на хорошо и отлично, а начнет перебиваться с двойки на тройку и займет место, которое уже давно должен занять, двоечника-троечника, лоботряса, ничтожества. Так он думал, и чем более ему казалось, что наконец понял, кто он есть, тем более проникался ужасом, тем сильнее становилось жжение во лбу и все сильнее и сильнее кололо под мышками. Давно он это подозревал, и вот оно так и оказалось... Двоечник, лоботряс, кровосос. Ему вдруг представилось дикое видение: мать с безобразно перекошенным лицом кричит: Ну что мне, что, что с тобой делать!!! - и, стукнув лбом об стол, разражается ужасающими рыданиями, словно подражая каким-то низкопробно-киношным образцам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15