– Это вовсе не самонадеянность, – ответил он с какой-то торжественностью, – это лишь надежда на то, что сбудется наконец мечта всей моей жизни. Ведь еще не поздно? Ответь, Элизабет.
– Нет, – ответила я кротко, радуясь в душе своему скверному нраву, заставившему меня назначить бракосочетание с Ричардом на столь позднюю дату, – совсем не поздно, любимый мой.
Через три дня мы прибыли в Лондон и в тот же день сочетались браком в церквушке на улице Мэрилибоун-Хай. Поскольку мне так и не удалось снять колечко с надписью, пришлось на тот же палец надеть еще одно – обручальное. Лишь два офицера – друзья Дэвида – присутствовали на свадьбе в качестве свидетелей. Прочих знакомых я пригласить или не сочла нужным, или не решилась. Джереми уже катил в Вустершир, чтобы успеть на мое бракосочетание с Ричардом, а Марта, насколько можно было судить, вела успешные арьергардные бои, вызволяя моего сына, мое имущество и саму себя из Солуорпа.
К счастью, в доме на Уорик-террас в этот момент не оказалось постояльцев. Именно там нам предстояло провести брачную ночь. Сказать, что она выдалась весьма необычной, означало бы не сказать ничего. Рана на ноге Дэвида оказалась ужасной. Когда я увидела ее, то с трудом поверила, что, разыскивая меня, он смог совершить столь изнурительное путешествие. Осторожно перебинтовав рану, я дала ему болеутоляющее. Потом он уснул, а я, лежа в его объятиях, впервые в жизни почувствовала, что такое подлинный мир и покой.
Итак, мы поженились. Мне было тридцать лет, Дэвиду – сорок восемь. Десять долгих лет прошло с тех пор, как мы впервые увидели и полюбили друг друга. Все это время наша любовь оставалась неизменной, но счастье давалось нам редко, да и то украдкой. Нам пришлось заплатить за него десятикратную цену печали, одиночества и слез. Теперь же наконец у нас появилось настоящее и будущее. Обретя друг друга, мы обрели наш мир, а больше нам ничего и не требовалось. Все остальное – дети, любовники, друзья – растворилось в море нашей взаимной любви. Конечно, это было крайне эгоистично, но в мире нет ничего более эгоистичного, чем обретенная наконец настоящая любовь. А нам, чтобы обрести ее, пришлось принести больше жертв, чем кому бы то ни было.
До этого никто как следует не лечил рану, доставлявшую Дэвиду невыносимые страдания. Мякоть его левого бедра была разорвана крупной картечью, сильно пострадали связки, едва не оказалась перебитой кость. Ногу, превратившуюся в кровавое месиво, в полевом лазарете уже было собрались ампутировать, однако Дэвид вовремя остановил лекарей и правильно сделал, поскольку после такой операции наверняка не выжил бы. Запущенная рана гноилась, но благодаря моему заботливому уходу и вмешательству лучшего лондонского хирурга начала понемногу заживать.
Пока Дэвид выздоравливал, мы беседовали с ним о трех тягостных годах, которые пролегли между нами. Я рассказала ему о Солуорпе и Ричарде, не забыв упомянуть даже о Джоне. Он молча слушал меня, и лишь один раз, когда я наконец поведала о событиях последних шести месяцев, его глаза стали темно-серыми от боли.
– Ты очень сердишься? Наверное, все оказалось гораздо хуже, чем ты думал? – нерешительно пролепетала я.
– Ах, жизнь моя, я вовсе не сержусь! Вернее, зол, но только на себя – за то, что вел себя как последний идиот. Получив известие о смерти жены, я хотел было написать тебе, но как раз в это время поступил приказ о нашей переброске на другой театр военных действий. Вот я и подумал, что не стоит прельщать тебя надеждами, которые вполне могут оказаться несбыточными, ведь никто не мог сказать, останусь ли я сам в живых. Шансы уцелеть, сражаясь на переднем крае, не слишком велики. Но мне следовало догадаться, что произойдет с тобой, когда наша артиллерия вернется из Вест-Индии, а ты не дождешься от меня даже короткой весточки. Слепец, я получил бы по заслугам, если бы, чуть-чуть опоздав, увидел, как ты выходишь из-под венца.
– Прошу тебя, не надо. Даже думать об этом не желаю, – простонала я, придя в ужас от мысли о том, что, задержись он хоть немного, несчастье стало бы неотвратимым.
– Нет, надо, Элизабет, – возразил он твердо. – Дорогая, ты должна немедленно написать Денмэну. Мы причинили ему величайшее горе и должны попытаться смягчить удар. Пусть мы не в силах ничем помочь ему, но я убежден, что правда, хотя бы частичная, ранит гораздо меньше, чем мысль о том, что ты просто злонамеренно сбежала.
– Напиши ему, – продолжал Дэвид, – что именно из-за меня ты отвечала отказом на его предложения и, только поверив в мою смерть – это будет частичной правдой, – почувствовала себя вольной выйти за него замуж. Когда же ты узнала, что я жив, то оказалась связанной обещанием, которое прежде дала мне, а потому не смогла обвенчаться с ним. Конечно, то, что мы поспешно скрылись, не сказав ни слова, – его губы тронула прелестная улыбка, полная сочувствия, – вряд ли поддается оправданию, но ты можешь объяснить это смятением чувств. Вероятно, он кипит желанием прикончить меня, и я не осуждаю его за это. По всей видимости, я бы испытывал точно такое же чувство, если бы события приняли иной оборот. Но так или иначе, он должен получить хоть какое-то объяснение твоего поступка.
– Но, Дэвид, – взмолилась я, с ужасом представив себе, как его преследует жаждущий крови Ричард, – что будет, если он попытается убить тебя?
Однако мой любимый лишь весело улыбнулся.
– Денмэн – истинный джентльмен, а джентльмен никогда не позволит себе выстрелить в шелудивого пса или хромую утку. Поскольку я, кажется, подхожу под оба определения, то мне нечего опасаться мести с его стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126