После завтрака Дэвид собрался обратно в Гастингс, и я спросила его, когда же мы снова увидимся.
– За долгие годы не слышал вопроса глупее, – добродушно ответил он. – Я буду вновь с тобой, как только распределю обязанности. Слава Богу, у меня толковый лейтенант. Жди меня сегодня во второй половине дня, душа моя.
С этими словами он дал коню шпоры и был таков.
Во второй половине дня начался проливной дождь, со стороны Пролива задул, загулял по болотам злой ветер. Дэвид приехал, вымокнув до нитки: на его плаще и кителе не было сухого места. Я развела в камине огонь. Отдав Марте вещи на просушку, Дэвид вошел в комнату и, дрожа от холода, присел рядом со мной. Сидя перед камином, он выглядел на удивление юным и беззащитным. Белая полотняная рубашка обтянула его широкие плечи, когда мой майор протянул руки к языкам пламени, бросавшим отсветы на его открытое, чистое лицо, оттеняя мужественные очертания губ. Глядя на Дэвида в этот момент, я так любила его, что едва не плакала от радости.
Опустившись на колени, я помогла ему снять сапоги, в которых хлюпала вода. И тогда он, взяв меня за подбородок, поднял мое лицо.
– Ты выглядишь так, будто тебе шестнадцать, любимая, – тихо произнес Дэвид. – А я чувствую себя похитителем невинного ребенка.
– Я тоже хотела бы, чтобы мне было шестнадцать лет, раз того хочется тебе, – сказала я с улыбкой, подумав, что это не единственная причина, почему мне захотелось стать шестнадцатилетней.
– Но я рад, что ты не такая, и тому есть много причин, – возразил он, словно читая мои мысли. И, притянув меня к себе, впился своими губами в мои – жадно, грубо, сладко – до тех пор, пока в этой комнате с догорающим огнем в камине наши тела и души не стали вновь единым целым.
До сих пор удивляюсь, как за эти несколько дней мы не умерли от истощения. Не могу припомнить ни одной из наших трапез. Но, полагаю, Марта время от времени насильно усаживала нас за стол и кормила, иначе мы бы погибли от упадка сил. И дело не в том, что Дэвид был столь умелым любовником – на самом деле у него не было ни утонченности, ни той мужской силы, которыми отличался Крэн. Но, поскольку мы были частью друг друга, он безошибочно знал, чего я хочу, точно так же, как я знала о его желаниях, а потому физическому наслаждению, которое мы черпали друг из друга, не было конца.
Естественно, это не означало, что мы предавались любовным утехам дни и ночи напролет, хотя бы потому, что Дэвиду все же приходилось выполнять кое-какие служебные обязанности. Впрочем, он устроил свои дела так, что мог отлучаться в понедельник и среду вечером, а затем в пятницу днем, с тем чтобы проводить у меня конец недели до утра понедельника. Для нас этого было катастрофически мало, но большего мы себе позволить не могли.
Когда опьянение первых дней схлынуло, уступив место более глубокому и нежному чувству, мы с удивлением обнаружили, что вокруг нас существует реальный мир. И пусть нам не хотелось жить в этом мире, ведь в нашем собственном было намного уютнее, мы решили познакомиться с ним поближе.
Мы обошли весь Рэй – странный городок, от которого отступило море, оставив о себе лишь воспоминания и свой необычный соленый дух. От бывшей пристани мы поднялись по улочке, вымощенной булыжником, чтобы взглянуть на постоялый двор «Русалка». По преданию, в поисках своего неверного возлюбленного – моряка она выбросилась на берег из морских вод и умерла на пороге бревенчатой харчевни, распевая погребальную песнь, которую иногда поет само неукротимое море. Говорили, что пение ее до сих пор можно слышать грозовыми ночами – русалка по-прежнему выходит из волн, а потому местные жители старались в такие ночи не появляться на этой улице. Я сочувствовала маленькой русалочке, хотя и не могла при всем желании представить, что такое – иметь неверного любовника.
Рэй был полон привидений. Была там обезглавленная женщина, которая якобы имела обыкновение прогуливаться по Петушиной улице вблизи старинного аббатства, а вокруг гостиницы Георга на Высокой сражались друг с другом два призрака-дуэлянта, но мы с Дэвидом ни разу не видели их, потому что почти все время смотрели друг на друга. Единственной городской достопримечательностью, которой мы избегали, была Ипрская башня, в которой содержали французских военнопленных. С этой башни в сторону моря смотрели пушки небольшой батареи, а нам не нужны были никакие напоминания о том, что мы всеми силами старались забыть.
Одним прекрасным субботним утром мы взобрались на колокольню церкви святой Девы Марии, откуда открывался великолепный вид. Церковь возвышалась на самом краю утеса, с которого можно было видеть весь город, теснившийся у подножия скалы, и серебро реки, что змеилась по равнине, норовя слиться с более широкой серебряной лентой Пролива, простиравшейся до самого горизонта. Был жаркий ясный день, настолько жаркий, что Дэвид не набросил ничего поверх рубахи, а я надела кисейное платье, самое легкое из всех, что были в моем гардеробе. Мы стояли бок о бок, облокотившись на парапет и устремив взоры в морскую даль.
Внезапно Дэвид предложил:
– Давай убежим отсюда, Элизабет. Поедем в Америку, начнем все заново. Мне говорили, что землю там дают любому, кто пожелает. Это страна, где мужчина может добиться своего, если у него достанет решимости. В Ирландию все еще заходят американские корабли, а мы бы могли добраться туда из Бристоля пакетботом и были бы уже в пути, прежде чем кто-то хватился бы нас. И началась бы новая жизнь, полная счастья для нас обоих.
В голосе его звучали порыв, горячность и в то же время печаль. В тот день на башне он был словно одержим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126