Отдаваясь, она относилась очень серьезно к своим обязанностям и, так как Феоктин сделался ее любовником ее единственным любовником, то она считала себя до некоторой степени его женой. Вначале это его тяготило, но потом, подумав немного, он был даже растроган. Иногда, в самом начале их связи, когда он почему-либо не мог быть у нее вечером, к Миррине приходила ночевать ее подруга, и Феоктин решительно ничего не имел против. Но вдруг Филенис исчезла. Феоктин спросил, в чем дело.
– Я сказала, чтобы она больше не приходила, – серьезно отвечала Миррина. – Я не девочка…
Феоктин любил ее, как ребенка, не как любовницу, не подозревая, что это-то и есть самая сильная любовь и что ее труднее всего вырвать из сердца.
* * *
В то время, как Феоктин перебирал свои воспоминания, Миррина приказала каппадокийцам остановиться. Ей пришла в голову фантазия поужинать вкусными рыбами перед тем, как вернуться в Коринф. Феоктин охотно согласился. Но где?
Он знал здесь поблизости только Гермеса, бывшего главного повара правителя Перегринуса. Отпущенный на волю своим господином, этот сириец с греческим именем поселился в предместье Коринфа недалеко от Кенхрейских ворот. Его дом пользовался известностью в кругу молодежи Коринфа, и юноши часто заходили к нему со своими подругами. Гермес был большим знатоком своего дела. У него можно было получить вина не только с островов Хиоса и Лесбоса, но и итальянские, которые эллины научились ценить, а также и особый мед, хмельной и крепкий, хранившийся в погребах в кувшинах.
Миррина не пожелала заходить к Гермесу: раз уж они отправились за город, то и ужинать следует на вольном воздухе! Один из рабов-каппадокийцев (их было всего шестнадцать, по восьми у каждых носилок, причем они сменялись на ходу через каждые двести шагов, по четыре человека в смене) вмешался в их беседу и заметил:
– Тут есть еще таверна христианина!
Таверна эта находилась у самой дороги недалеко от того места, где они остановились, среди виноградников, у подножия акведука, который направляет в Коринф источники с высот Онейона. Каппадокиец сказал «христианин», говоря про Агапия, точно так же, как он сказал бы «фригиец» или «пафлагониец»: он хотел этим определить человека, хорошо ему известного, который отличался характерной особенностью.
Большинство христиан, кроме людей, принадлежавших к высшему классу, не скрывались. Они открыто собирались в своих базиликах; некоторые из них, подражая апостолу Павлу, а может быть, в порыве ревностного прозелитизма, даже ходили проповедовать в порт, несмотря на то, что епископ Онисим удерживал их от этого. Наконец, большинство менял города могли перечислить поименно дьяконов, в обязанности которых лежал сбор добровольных взносов как на содержание церквей и на оказание помощи неимущим, так и на удовлетворение всех нужд сложной и большой организации, существующей в пределах империи. Скупщикам монет часто приходилось иметь дело со сборщиками-христианами: последние заходили к ним, чтобы купить деньги другого какого-нибудь города, искусно спекулируя на разнице в курсе.
Агапий-«христианин» был хозяином таверны. Принимая во внимание его заслуги, церковь снисходительно относилась к прегрешениям, которым покровительствовала его профессия и которые на глазах у него совершались его клиентами. Но ему это прощалось при условии, чтобы сам он не впадал в грех, соблюдал посты, посещал собрания и предавался наслаждениям плоти только в узах брака.
Хозяин таверны и продавец вина встречается с разными людьми, узнает много разных новостей. У этого Агапия останавливались, прежде чем войти в коринф, странствующие апостолы – «пророки», как их называли тогда на Востоке. Они приходили из отдаленных стран, из Рима, из Азии и направлялись в Галлию, в Батавию, даже на остов Бретань.
Мистическая уверенность в том, что Христос возвратится на землю во всей своей славе только в тот день, когда все люди на земле познакомятся с его учением, разжигала в них страстную жажду пропаганды. И с этого момента церковь называла себя вселенской, стремясь распространить свое господство на весь мир.
Феоктин и Миррина застали в таверне двух уличных женщин. Одна из них была сирийского происхождения, другая – крупная и дебелая – была рождена фрасландкой и продана в Грецию одним из капитанов-купцов, которые доходили до островов германского моря, скупая амбру и кость морских животных, а иногда и пленников, если им представлялся случай. Они сидели за столом в обществе машиниста и главного надсмотрщика с соседней оливковой давильни и пили крепкое родосское вино, выплевывая косточки оливок.
Им прислуживала жена Агапия, христианка, как и ее муж. Она с чисто профессиональным равнодушием относилась к циничным выходкам и бесстыдным замечаниям гостей.
Феоктин распорядился, чтобы приготовили рыбу и подали лучшего вина. Каппадокийцы, усевшись под деревянным навесом, увитым виноградом, ели и пили. Когда ужин уже подходил к концу, Феоктин не без некоторого удивления увидел, что в таверну вошел Елисафат, известный под греческим именем Аристодема, один из самых выдающихся членов еврейской общины Коринфа.
Дело в том, что евреи в эту эпоху жили в особом квартале города. О них даже говорили: «еврейская нация» Коринфа. У евреев были свои собственные судьи, евреи пользовались особыми привилегиями и держались совершенно обособленно от других граждан. Не принадлежа ни к одной стране, не имея своего собственного отечества со времени падения Иерусалима, они соглашались повиноваться только особе цезаря или его чиновникам, принимая в уплату за свою службу и преданность богатые милости, привилегии и награды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32