Остальные ели медленно и неохотно, а Джулиана и вовсе не притронулась к ужину. Первые минуты все напряженно молчали. У Джулианы едва заметно подрагивал мускул на молочно-белой щеке и то и дело сдвигались брови, более темные, чем рыжие, точно бока гнедой лошади, курчавые волосы.
– А в наших ли силах что-либо изменить? – кладя на стол недоеденный кусок наана и откидываясь на диванную спинку, спросил Питер. – У Тони всегда была голова на плечах – раз он выбрал себе в спутницы эту Эрнестин, значит, так ему нужно.
Патрик хмуро кивнул.
– Такие попытки помочь обычно не заканчиваются ничем. Иных влюбленных вовек не поймешь. Есть парочки, которые без конца скандалят, обливают друг дружку грязью, жалуются всем подряд, но жить порознь просто не могут. Может, и у Энтони так с этой его красавицей?
– Да неужто вы думаете, что это любовь? – вскидывая голову, почти прокричала Джулиана. – Энтони постарел не на восемь лет, а на все пятнадцать! Его будто подменили. Где этот задорный огонь в глазах? Куда подевались остроумные шуточки? Разве так выглядят влюбленные?
Бенджамин, что сидел с ней рядом, провел рукой по морю ее медных кудрей.
– Ну-ну, только не волнуйся. И вспомни семейку моей сестры. Они живут с Тайлером двенадцать лет, все двенадцать лет грозят друг другу разводом, бывает, дело доходит чуть не до драки, тем не менее у них двое смышленых мальчишек и развестись что он, что она хотят меньше всего на свете. Любовь порой до нелепого странна, более того жестока и мучительна. И все равно это любовь…
– Да, но вместе с тем у Кристин и Тайлера много общего, – с жаром возразила Джулиана. – И потом, несмотря на эту их ругань, они связаны друг с другом чем-то таким, что сильнее всего прочего на свете. Стоит раз увидеть, как один на другого смотрит, и сразу почувствуешь, что им суждено быть вместе до скончания века. История же Энтони и Эрнестин, такое впечатление, совершенно иная.
Аманда кивнула. Она единственная из всей компании училась не в Гарварде, хоть и дружила с Питером со школьной скамьи, потому знала Энтони куда хуже других.
– Верно. Уж на что мало общалась с Энтони я, но когда увидела его сегодня, сразу подумала: наверное, он в эти годы хлебнул немало горя.
Патрик поднял руки.
– Да, все мы заметили, что он несчастен и подавлен. И все страдаем за товарища. Если бы смогли помочь – ничего бы не пожалели. Но не думаете же вы, что Эрнестин держит его рядом с собой силой? Теперь все делается по доброй воле, не то что веке в девятнадцатом, когда сочетались браком больше из-за титулов, богатого приданого, положения в свете. Или если поцеловались и были кем-то замечены, то есть запятнали доброе имя друг друга. На дворе двадцать первый век! Каждый в ответе за себя, будь то мужчина или женщина, все работают и вольны поступать, как кому заблагорассудится. Если от былой любви не осталось ни капли, стоит лишь открыто поговорить и идти дальше разными дорогами.
– Во-первых, Энтони и Эрнестин, по счастью, еще не женаты, – сказала Лайза, скатывая в шарик мякиш наана. – Во-вторых, это только на словах все легко: поговорили и разошлись! На деле все куда сложней. Не забывай о чувстве долга, о принципах, о нравственности. Порой они гораздо важнее того, что лежит на поверхности. В-третьих, я сильно сомневаюсь, что Эрнестин работает и сама себя обеспечивает… – Она подняла руку высоко над тарелкой и отпустила шарик. Тот упал на самый край, весело подпрыгнул и шлепнулся на недоеденное цыплячье мясо.
– Вот-вот! – подхватила Аманда. – На дворе двадцать первый век, правильно, но лентяев и иждивенцев полным-полно и теперь! Кстати, где Энтони и Эрнестин жили раньше? Откуда друг друга знают? И чем занимается Энтони? Кто-нибудь в курсе?
Питер запустил пятерню в зачесанные назад волнистые каштановые волосы.
– Он позвонил мне в среду вечером. Сказал, что вернулся в Нью-Йорк. Как будто насовсем. И что хотел бы всех нас увидеть. Я подумал, что остальное он расскажет при встрече.
– А тогда, после выпуска? Куда он поехал? – спросила Аманда.
Бенджамин потер лоб, напрягая память.
– В Чикаго, работать в компании не то родственника, не то знакомого. Какое-то время мы переписывались, но потом за делами и заботами перестали.
Вновь воцарилось молчание. Бенджамин стал медленно наматывать на палец прядь жениных волос, как делал всегда в минуты задумчивости и печали. Патрик привлек к себе Лайзу и уткнулся носом в ее макушку. Питер взял с блюда еще кусочек наана, взглянул на него рассеянным взглядом, размышляя определенно вовсе не о еде, и отложил.
– Нет, так не пойдет! – вдруг нарушая тишину, воскликнула Джулиана. – Это проще всего рассудить – мол, он сам знает, что делает. А у нас и своих неприятностей хватает. И забыть о нем. На наших глазах погибает такой замечательный парень – не протянуть ему руку помощи, все равно что отвернуться, увидев утопающего.
– Что ты предлагаешь? – осторожно разматывая ее волосы с пальца, спросил Бенджамин. – Позвонить ему и сказать: оставь эту дуру? Думаешь, он только этого и ждет? И с радостью последует нашему совету? А сам на решительный шаг просто никак не отваживается?
Джулиана лишь тяжко и прерывисто вздохнула.
– Может, он и правда в нее влюблен? – пробормотал Питер, глядя на невидимую точку в воздухе. – Она ведь, если не обращать внимания на вопиющую глупость, весьма симпатичная.
Патрик метнул в него выразительный взгляд.
– По-моему, сначала бросается в глаза ее глупость, а уж потом все остальное.
– Да, но порой женская красота действует на мужчин, точно колдовство, делает дураками умнейших.
1 2 3 4 5 6 7