Действительно, когда подруги собирались вместе, то это обычно происходило на кухне за чашкой чая, реже в более формальной обстановке – в гостиной, за бокалом вина. Исключительный случай был лишь однажды, когда они с Китти сидели в солярии, дерево проломило крышу, и Китти спасла ей жизнь.
Как и в большинстве случаев, всегда бывают исключения.
– Но временами заглядывают другие люди, Сэмюель. Уборщики. Иногда деловые партнеры отца…
– Ну, можно, я оставлю это здесь до тех пор, пока я дома? – Из всех троих мальчиков Сэм был испорчен меньше всех. Наверное, поэтому он не дулся долго. – Это помогает мне думать, мам. А на следующей неделе мне уже в колледж. Можно до этого времени закрыть комнату?
Сын сделал столько работы, что было бы жалко так сразу его «заворачивать».
Дана снова огляделась, вникла в его рассуждения, собранные в одной комнате. Детективу Джонсону стоило бы взглянуть на это.
– Такты считаешь, что мне стоит завтра отправиться в Гайд-парк вместе с Китти?
Сэм пожал плечами:
– Ну да, а почему бы и нет? Я буду допрашивать Хлою, а ты работай с ней.
Дана упала на софу, которая стояла напротив пурпурного имени Иоланды.
– Надо сосредоточиться на Иоланде, да?
– Надо сосредоточиться на всех, мам. Я знаю, они твои подруги, но то, что кто-то из них совершил убийство, это очевидно.
Кэролайн сказала Дженни, что будет у себя в спальне и чтобы ее не беспокоили. Никаких звонков, никаких посетителей, пусть даже весь больничный праздник пойдет прахом.
Она была подавлена.
Стянув с себя свои плиссированные брюки «Остин Рид», она швырнула их на пол. Люди из комитета по связям с общественностью уже знают о Хлое и Ли. И как они пронюхали так быстро? И с чего она решила, что находится вне поля зрения, будучи тем, кто она есть?
Дело, конечно, было не только в Хлое. Еще и в друзьях Кэролайн: Лорен, Бриджет, Дане. Все женщины, которые приходили на ее раут, которые собирались на праздник (с момента убийства Винсента число гостей увеличилось; даже никому не известные личности хотели урвать себе кусок социального пирога Нью-Фоллса, чего бы им это ни стоило).
Дело было во всех женщинах, чьи жизни удались лучше, чем ее, у которых был друг, готовый даже сделать им педикюр, если у них обнаружат рак. В женщинах, у которых есть мужья, любовники, а у некоторых и те и другие. Черт, даже Лорен, милая, тихая Лорен кувыркалась с тем, кто ей не принадлежал, и все это во имя страсти, все это во имя любви. И все это – притворяясь идеальной женой Боба.
Кэролайн, конечно, королева притворства. Еще в молодости она выучила: когда мать поражала «ужасная головная боль» (читай: когда мать хватала лишку), отец таскал Кэролайн с собой на симфонию, открытие галереи или на благотворительный вечер, или ему хотелось, чтобы она была хозяйкой на обеде с гостями, которых позвала ее мать и потом благополучно об этом забыла. Кэролайн могла не глядя изобразить кого угодно, кроме себя самой.
Боже, она просто превратилась в шаблон!
Подойдя к окну, Кэролайн опустила шторы, закрываясь от остатков дня. Она подошла к кровати – широкой кровати огромных размеров, похожей на ту, которая стояла внизу в комнате для гостей и на которой спал Джек вот уже двенадцать лет. Она откинула пушистое покрывало и забралась под него, жалея, что у нее нет маленькой собачки, которую можно прижать к себе, почувствовать ее дыхание, ее теплый живот рядом со своим.
Но у Кэролайн не было собаки, и нужна она была ей не больше, чем мужчина в постели.
Простая истина была в том, что ей была нужна женщина.
«Ну вот, – сказала она себе. – Я признаю это. Мне нужна женщина, черт подери! Но не любая женщина».
– Элиз, – прошептала Кэролайн.
Больше успешно проведенного праздника, больше своей фотографии в «Таун энд кантри» или в «Таймс», больше жизни – по крайней мере ее жизни – она хотела дочь Китти.
Вот в чем заключалась истинная причина того, что они больше не могли быть друзьями с Китти, истинная причина, по которой она отдалилась от Бриджет и Даны. Все стало так сложно; что еще она могла сделать?
Если бы только можно было вернуться к началу…
– Моя мать меня не понимает, – сказала Элиз как-то летним днем, еще до того, как Винсент бросил Китти. Она шагала вокруг бассейна Кэролайн, с улыбкой на лице и тоником в руке. Другая рука лежала на шортах, которые сидели слишком низко на ее стройных бедрах и слишком открывали ее супермодельные ноги. Каждый раз, как она отбрасывала назад свои густые рыжие волосы, ее твердые, полные груди показывались из-под ее слишком облегающего спандексного топа, словно бы в поисках того, кому они могли бы быть интересны.
Поначалу Кэролайн отводила глаза, пораженная тем, что эта молодая женщина вызывала – да, вызывала – такие первобытные желания.
Сколько лет Элиз? Двадцать семь? Двадцать восемь? Есть что-то ненормальное в пятидесятилетней женщине, которая любит, желает двадцативосьмилетнюю. (Никто не удивился, когда Винсент спутался с Иоландой; двойные стандарты – это двойные стандарты.)
Пока Элиз говорила и ходила, Кэролайн думала о разнице в возрасте, а не о том, что даже и двадцативосьмилетняя она все равно была женщиной, а не мужчиной, черт подери!
Эй!
Но когда Элиз сказала, что ей что-то попало в глаз, и придвинула стул туда, где сидела Кэролайн, нагнувшись так низко, что Кэролайн, дыша ей на грудь, чувствовала, как секс исходит из пространства между ее шелковых бедер, Кэролайн решила, что не важно, мужчина это или женщина, красавица или чудовище.
Она издала негромкий стон и засунула подушку себе между ног, желая, чтобы это была Элиз.
Они занимались сексом тем днем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67