Ужас и возбуждение привели меня в такое состояние, что меня затошнило. Я уговаривала себя расслабиться – это была просто вечеринка! Но дело было не в вечеринке: реально столкнувшись с возможностью увидеть Ричарда, я почти впала в панику. Я осторожно просмотрела другие имена на доске приема, и его имя было здесь. Это не говорило о том, был ли он здесь или нет, но его еще не было на самом деле.
«Глупая, – думала я, – строишь воздушные замки! Ты будешь глупо выглядеть, если он вдруг не вспомнит тебя или окажется лысым и толстопузым, близоруко приглядывающимся к твоей груди, чтобы прочитать на бирке твое имя». Я как будто бы услышала его голос: «Корелли? Кажется, немного знакомо… Мы вместе учились?»
Я решила не смеяться громко и этим предостерегла себя на тот случай, если все окажется именно так. И поделом мне было, я думаю, после всех моих воздушных замков, если юный герой оказался бы морщинистым и сгорбленным стариком…
Я огляделась в поисках места, чтобы устроиться и хоть что-нибудь узнать о каждом из присутствующих здесь. Наша школа была очень маленькой, и располагалась она в здании, построенном в конце прошлого века, вмещавшем всего около двух сотен учащихся. Она закрылась через год после моего выпуска и вместе с тремя другими городскими школами была поглощена огромным комплексом, оснащенным внутренним бассейном олимпийских размеров, гигантским кафетерием, треком, игровыми полями с освещением и впечатляющим центром средств массовой информации. Моя сестра пошла в эту школу вместе с тысячей других детей, а я поступала в класс из пятидесяти человек.
Памятные сувениры, разделенные на группы и ясно подписанные, были размещены на длинных столах около стены. Памятные кубки и ленты были рассеяны среди фотоальбомов, предоставленных одноклассниками, и отдельных фотографий, включающих классное фото, которое я передала Дженис сегодня днем и которое было придвинуто к стене бок о бок со знаменами и плакатами. Я бродила, чтобы найти более защищенное от глаз место, и надеясь, что никто не увидит, как я нащупываю в своей вечерней сумочке очки.
Некоторые вещи были так знакомы. Копия «Голоса», нашей школьной газеты, где в течение одного года мое имя гордо печаталось как «редактор». Наконечники стрел и черенки битой посуды, выкопанные на древнем кладбище индейцев и начавшие школьную коллекцию, когда резервация была перемещена. Они перенесли меня в тот день, когда было обнаружено это место. Я помню благоговение, которое мы испытали к этим древним реликвиям, когда они были вырыты.
Здесь были плакаты, протестующие против войны во Вьетнаме, и несколько фотографий одноклассников, убитых там. «Дуг Финехарт никогда не будет лысым, как его отец», – глупо подумала я, обнаружив здесь его снимок. Его уже не было в живых все это время, а я не знала. Хотя я не видела его тридцать лет, я почувствовала боль этой потери. Я медленно двигалась вдоль столов, и мой взгляд затуманился, когда я обнаружила вещи, напоминавшие о Кеннеди, сохранявшиеся все эти годы политически активными учащимися, как я полагаю. Как большинство людей в мире, я была сильно влюблена в Джона Кеннеди и опустошена его бессмысленным убийством, но никогда не думала сохранять или собирать фотографии или газеты, связанные с его смертью.
На более светлой стороне, разложенные в коробке всему миру не обозрение, лежали кружевные панталоны – Стив Хофман клялся, что украл эти панталоны у Дарлен, своей подружки, когда она носила их. В течение недели он носил их как нарукавную повязку на рубашке. Зачем он хранил их все эти годы? Принимая во внимание, что он женат, я удивлялась, что подумает по этому поводу его жена. Я засмеялась. Дарлен была бы так смущена. Я не могла представить себе ее лицо, когда она увидит свои панталоны, выставленные здесь, у стены.
Я начала понимать, что воспоминания могут быть счастливыми и грустными, но и то и другое – сокровища.
Другие вещи были, в общем, незнакомы, и я брела вдоль стола, пытаясь узнать некоторые из них. К стене были прикреплены слова школьной песни. Кто написал их? Кто пел? У нас даже не было песенного клуба.
Какая-то дама назвала мое имя и, улыбаясь, направилась ко мне: «Андреа?» Я не имела понятия, кто это, и запаниковала. Я оглядела комнату, как напуганный кролик, и, делая вид, что увидела кого-то знакомого в дальнем конце комнаты, заволновалась и вышла: бар – моя конечная цель. Сейчас мне действительно необходимо выпить.
Комната была переполнена, и я пробиралась между группами целующихся и обнимающихся людей, разглядывая лица, чтобы кого-нибудь узнать, украдкой высматривая одно, особое, и все еще страшась этого момента.
Некоторые люди были смутно знакомы, но они изменились (по способу Алисы в Стране Чудес) в более старых и сморщенных, с седыми или крашеными волосами или совсем без волос. Постепенно некоторые из этих изменений стали исчезать, как если смотреть на чьи-то детские фотографии, и здесь, и там появлялись лица, которые я узнавала.
Сейчас я должна была вспомнить их имена, и страх вернулся снова: моя память на имена была ужасна. У меня было так много затруднительных случаев в прошлом, что страх пробела в памяти был вполне обоснован.
Может быть, это было сдерживаемое напряжение, но неожиданно у меня начался приступ головокружения, и я прислонилась к стене, пока комната внезапно падала и кружилась вокруг меня одновременно с каруселью, безумно вертевшейся в моей голове. Я уже не в первый раз испытывала такой приступ и закрыла глаза, молясь о том, чтобы не растянуться на полу, если станет хуже. Я была приятно удивлена, обнаружив, что все еще на своих ногах, и подождала несколько минут, тяжело дыша и потея, пока туман в голове окончательно рассеется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93