Она не хотела предстать перед ним растерянной, слабой… Она предпочитала всегда быть на коне! И это с ее-то тонкой и возбудимой психикой…
Она не знала, как он хотел, чтобы она открылась ему, впустила в душу, попросила о помощи. А она… Замкнутость, холодность. Все в себе, все внутри – сокровище под замком, а ключ утерян… Он и не предполагал даже, каким открытым, горячим и сострадающим было ее сердце. Потому что она не хотела, чтобы он догадался об этом. Обжегшись единожды о его равнодушие, она сказала себе: «Стоп! Еще один подобный удар – и ты не выдержишь. Ты сломаешься… Он для тебя слишком любим, слишком дорог! И если ты хочешь, чтобы он был рядом, просто рядом, возле тебя, – не впускай! Отстранись от него. Спаси свое сердце…» Так они и оставались незнакомцами, проводившими жаркие ночи в постели… Незнакомцами, которые не сумели соприкоснуться душою друг с другом. И ее друзья и коллеги знали о ней и о ее страстном, раскрытом и щедром сердце больше, чем собственный муж.
И вот, наконец, она сбежала. В Германию. В Обервинтер. Сбежала при первой же возможности, когда поняла, что с нею творится что-то неладное… С ее нервами. С ее психикой… Когда почувствовала, что в душе ее разверзается бездна, а она – на самом краю. И в любую минуту может ухнуть в эту жуткую бездну. Возврата не будет. Она не хотела, чтобы ее любимый Алешка стал свидетелем этой ее душевной агонии.
И теперь вечерами она бродила по Обервинтеру. В тот памятный день в который раз подошла к знакомому дому, где пригрезился ей дух уюта, покоя, семейного очага, воплощенный в маленьком мальчике, погруженном в книгу. Ольга взглянула наверх, на светящееся окно – там ли мальчик? И улыбнулась: ну вот, снова подглядываю!
Этот теплый, манящий свет лампы. Маячок в ночи. Огонь, укрощенный уютом.
– О-гонь, – произнесла она вслух и задумалась.
А потом пошла дальше, погружаясь во мглистую туманную сырость.
В ранней юности на судьбу ее лег печатью огненный знак. Вдвоем с детдомовским приятелем они прокрадывались к крошечному оконцу крематория и по очереди глядели, как в гудящем пламени корчились сжигаемые трупы. Жуткий, чудовищный танец… Пляска смерти. Кошмар манил, он притягивал, питая ее неиссякаемое любопытство, жадную страсть ко всему запредельному.
С этого, думала она теперь, все и началось: ее жизнь, ее память. Танец… отмеченный знаком огня. Претворение плоти огнем, переход тленного естества из жизни в смерть – и дальше, выше… в иное. А где-то таился Харон с веслом наперевес. Переход. Пограничное состояние. Танец души на краю… Это закралось внутрь, в самую сердцевину ее духовной сути – этот палящий огонь соприкосновения двух ипостасей бытия – тленного и нетленного. Он опалил ее крылья, припек в душе что-то… И с тех пор ненасытно жаждала она близости к последней границе, крайней степени откровенности в разговоре с собственным бытием, с собственным духом, раскрытым перед вечными вопросами… Духом, распятым на перекрестье горизонтали и вертикали – земного и небесного.
По ту сторону – в этом была вся Ольга. Она устремлялась туда – по ту сторону быта, земной обыденности, привычной человеку отстраненности от мыслей о смерти, от взора Небес, взирающих на своих растерянных чад… Она бесстрашно глядела в Небеса, она искала ответы. И, кажется, для себя их нашла! Иногда, в минуты высшего просветления, Ольга была овеяна нездешним покоем. Нездешнее знание светилось в ее бездонных глазах…
Но платой за этот свет стали припадки. Они приходили как напоминание о том, какой ценой досталась ей просветленность. Какой ценой платила она за свое совершенное и одухотворенное искусство. За танец души на краю!
Душа ее, летучая, крылатая вестница, в такие мгновения почти достигала Небес и, опаленная приоткрывшейся тайной, срывалась в хаос и страх – словно катилась с откоса. Безумие было той чашей весов, которая уравновешивала взлет…
Такой припадок случился у нее во время гастролей в Германии. Это произошло прямо на улице, в одном из пригородов Бонна, где разместили балетную труппу. По счастливой случайности рядом оказались врачи-психиатры – Берта и Вальтер, которые оказали незнакомой иностранке первую помощь. А когда она пришла в себя и они разговорились – по-французски, Ольга неплохо знала этот язык, – немцы поняли, что эта молодая женщина нуждается в их помощи. В серьезной помощи! Что ей нельзя продолжать гастрольную поездку, нельзя даже общаться с людьми без немедленного вмешательства профессионалов… Иначе это могло бы иметь для нее необратимые последствия.
Берги – так звали ее новых друзей – забрали Ольгу к себе в имение. У них был собственный дом в Бонне, дом в Обервинтере и обширное родовое владение, раскинувшееся на несколько гектаров в предгорьях Рейнских гор. Это имение досталось Берте по наследству. А доходы Вальтера – известного врача-психиатра – позволяли содержать и два дома, и имение Берты на должном уровне, что по здешним меркам и налоговым платежам за недвижимость составляло колоссальные суммы и предполагало наличие у владельцев очень высоких доходов…
Берги пригрели Ольгу, сумели остановить в самом начале ее душевную болезнь, а когда поняли, что впервые за долгие годы она смогла обрести покой и душевное равновесие именно в здешних краях, уговорили не торопиться на родину. Ее психика была все еще очень слаба и нуждалась во врачебном контроле… Они сами продлили ей визу, связались с российским консульством, обязав сотрудников не разглашать их врачебной тайны – причины, по которой российская подданная Ольга Даровацкая остается в Германии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57