«Просвещенное» научное сознание с презрительной ирон
ией говорит об «антропоморфизме» так наз. «верующего» сознания. Но не им
еем ли мы права обернуть эту иронию против него самого и говорить об его с
обственной плененности наивной мифологией прагмоморфизма
или космоморфизма?
Как бы ни упорствовало «научное» сознание в упрямстве своей огран
иченности, мы остаемся при нашем праве утверждать самоочевидную истину:
если мы как личности, как носители внутренней реальности непосредствен
ного самобытия остаемся одинокими перед лицом холодного, бездушного и б
езличного, равнодушного к нам предметного мира, если мы в этом мире Ц бес
помощные и беззащитные изгнанники и скитальцы, то именно потому,
что мы имеем родину в иной области реальности.
Ибо, будучи сами реальностью, мы и происходим из какой-то реальности
и укоренены в ее лоне. И как бы далека ни была эта наша исконная родина, это
т исконный метафизический приют нашей личности от чуждого нам предметн
ого мира внешней реальности, оба они, в качестве бытия вообще, очевидно им
еют некий общий корень, некое скрытое от нас первоединство. Поэтому и то, ч
то непосредственно кажется нам жуткой, угрожающей нам бездной, теперь Ц
в силу того незаметного, но решающего сдвига нашего самосознания, котор
ое открыло нам наше собственное бытие как подлинную реальность, Ц
открывается нам со своей глубинной стороны как нечто также укорен
енное в родной нам почве первореальности, Ц оказывается уже
не бездной, а прочной почвой , неразрывно Ц хотя и н
езримо Ц связанной с почвой, на которой стоим мы сами. В каких
бы оборотах мысли мы ни пытались выразить открывшееся нам метафизическ
ое сознание, его существо остается тем же самым: оно сводится к самоочеви
дному жизнечувствию обеспеченности, сохранности нашего внутреннего са
мобытия в родной ему почве первореальности.
Однако одно сомнение остается все же еще непреодоленным. Первореа
льность Ц первооснова бытия Ц открывается нам, как мы знаем, в двух прот
ивоположных и противоборствующих мирах: в мире нашей собственной внутр
енней жизни, нашего непосредственного самобытия, и в предметном мире «вн
ешней» реальности. Пусть, как мы теперь в том убедились, первый из этих мир
ов Ц наше собственное существо и самобытие Ц тоже имеет онт
ологические корни, имеет подлинную родину в самой первооснове бытия. Но
ведь и второй мир Ц чуждый и враждебный нам мир предметного бытия Ц про
истекает оттуда же укоренен в той же первооснове бытия. Мало иметь родин
у вообще; для того, чтобы чувствовать себя обеспеченным, надо иметь увере
нность, что эта родина достаточно могущественна, чтобы всегда отразить в
раждебные, угрожающие ей силы, Ц другими словами, что она более
могущественна, чем силы ей чуждые и враждебные. Поскольк
у у нас нет этой прочной уверенности, монистическое сознание, что мы сами
как-то незримо и непонятно имеем некую общую первооснову с чуждым нам не
посредственно предметным бытием, еще не спасает, как таковое нас от того
религиозно-метафизического дуализма, о котором мы говорили выше. Ведь ме
тафизическая родина или почва нашей души могла бы все же оказаться относ
ительно слабой, беспомощной перед лицом сил первореальности, как они обн
аруживаются в безличном, внечеловеческом и потому бесчеловечном облик
е предметного мира. Мы должны иметь гарантию, что эта сторона первооснов
ы, с которой она есть исконная родина души, глубже, могущественнее, и
сконнее, онтологически первичнее другой ее стороны, с которой она е
сть лоно или почва предметного бытия, Ц что драгоценное нам, неотчудимо
е своеобразие того, что составляет интимное существо нашего непосредст
венного самобытия, ближе к первореальности и боле
е адекватно ей, чем своеобразие чуждого нам предметного мира. Но как дока
зать что-либо подобное? И не есть ли само искание этого доказательства вы
ражение потребности утешения перед лицом противоположной, горькой нам
истины? Не есть ли здесь как говорят немцы, der Wunsch der Vater des Gedankens
[vi]
Желание Ц отец мысли (нем.).[vi] ? И еще раз мы встречаемся с глумли
во-торжествующей мефистофельской улыбкой сознания, ориентирующегося н
а «объективности», на трезвое констатирование фактов. Ибо фа
кты, казалось бы, непререкаемо свидетельствуют о противоположном: о бесп
омощной плененности нашей души Ц как бы онтологически глубоки и исконн
ы ни были ее корни Ц силам предметного мира, силам порядка космического.

Это труднейшее искушение мы можем, однако, преодолеть, если вспомним об у
же открывшемся нам « третьем » роде бытия Ц о мире духов
ного бытия. Если мы вспомним, что духовное бытие есть не только внеш
няя, трансцендентная почва бытия душевного, но и момент конст
итуирующий само душевное бытие в качестве подлинной реальности (ср. гл.
VII , 3), то мы осознаем, что во всем нашем размышлении о перв
ооснове непосредственного самобытия Ц поскольку мы в нем руководилис
ь сознанием подлинной реальности последнего Ц мы уже Ц не д
умая о том Ц находились в сфере духовного бытия.
4. Первооснов
а как первооснование, свет и жизнь
Мы видели уже (в гл.
VII ), что духовное бытие, с одной стороны, находится в глуб
очайшем, интимно-внутреннем, сущностном сродстве с непосредственным са
мобытием, образует подлинную основу последнего Ц почву, в которой оно н
аходит свое осуществление, Ц и, с другой стороны, указует за пределы непо
средственного самобытия, противостоит ему в качестве объективно
сти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208