Однако, когда взбешённый импресарио не просто объявляет о чернокожем ребёнке московской публике, но и пускает, так сказать, свёрток с ребёнком по рядам, он с огромным изумлением наблюдает, с какой нежностью поют колыбельную мальчику зрители разных национальностей и рас, как, ласково покачивая свёрток, передают его друг другу. «В нашей стране, – объясняет директор цирка (его играет В. Володин), – любят всех ребятишек. Рожайте себе на здоровье, сколько хотите: черненьких, беленьких, красненьких, хоть голубых, хоть розовых в полосочку, хоть серых в яблочках, пожалуйста!»
О, могу представить, с какой яростью воспримут такие слова нынешние многочисленные наши скинхеды и фашисты, почти ежедневно нападающие на выходцев из Африки, из Азии! Легко могу себе представить, что их жертвой вполне мог оказаться и повзрослевший мальчик, кому в «Цирке» так трогательно весь зал поёт колыбельную.
К счастью, их жертвой он оказаться уже не может.
Я хорошо знал Джима (Джеймса) Паттерсона – сына художницы Веры Ипполитовны Араловой и чернокожего диктора радио Ллойда Паттерсона, приехавшего в СССР из США. Сыгравший в «Цирке», он почти не помнил своего отца, погибшего под бомбёжкой во время войны. После школы Джим поступил в мореходное училище, стал морским офицером. Но влекла его литература, он писал стихи и сумел закончить Литературный институт.
Мы неоднократно выступали с ним перед разными аудиториями по путёвке Бюро пропаганды Союза писателей.
Всякий раз, прежде чем начать читать стихи, он, высокий, элегантный, красивый, мягко рокочущим голосом рассказывал залу о своём отце, о фильме «Цирк» и о том, как невероятно повезло ему родиться в Советском Союзе. Родись я в Америке, говорил он, моего отца линчевали бы в 30 штатах по местным законам, запрещающим смешанный брак, а мама по тем же законам сидела бы в тюрьме!
А потом он перестал предварять чтение стихов подобным выступлением: рассказывал только о «Цирке» и о том, какие хорошие отношения сохраняли Орлова и Александров с их семьёй.
Мне он говорил о быстро исчезающем в Америке расизме и о том, что мы сейчас называем толерантностью (см. выше реплику директора цирка в исполнении В. Володина): американские родственники Джима писали ему, каких высот даже в административном управлении может достичь в стране человек с чёрной кожей!
(Кажется, порой, что заоблачных. Мало того, что Конгресс США, осудив расизм и фашизм, принёс недавно публичные извинения всем, пострадавшим от расизма за всю историю Соединённых Штатах, – мало этого! Сенатор Барак Обама, родившийся тоже, как Джим Паттерсон, от чёрного отца и белой матери, имеет весьма реальные шансы стать Президентом страны на приближающихся выборах!)
Словом, сказка, рассказанная в Советском Союзе, обрела воистину счастливый конец именно в Соединенных Штатах Америки, куда в 1993-м году и уехал вместе с матерью тот самый ребёнок, которого в кинокартине «Цирк» демонстрировали как счастливое исключение из суровых нравов действительности. Да, поэт Джим Паттерсон эмигрировал на родину своего отца. Могли бы предполагать такое Орлова и Александров? А зрители в их картине, распевавшие колыбельную негритёнку, и реальные зрители по другую сторону экрана? Вряд ли даже в самых страшных снах они смогли бы увидеть нынешний смертоубийственный разгул ксенофобии на улицах родных российских городов.
Возвращаюсь к особняку, где располагался Комитет по кинематографии.
Уже после моего ухода, в 1969-м, к зданию пристроили новое. Для чего – не знаю. При мне на четырёх этажах всем чиновникам хватало места. Но лучшее, как известно, вовсе не враг хорошему. Кто же откажется от того, чтобы расположиться ещё комфортней, чем прежде?
Но к обитателям этого дома я давно уже не имею никакого отношения. Так что пойдём потихонечку дальше. Тем более что нам предоставляется прекрасная возможность – пройти уникальный архитектурный кусочек старой Москвы, её жилые и общественные здания XVIII и XIX веков. Можно только радоваться, что при теперешних аппетитах градостроителей такие нетронутые места ещё сохранились.
Вот только куда направиться, выйдя за чугунную ограду, – направо или налево? Пойти направо, свернув сразу же в Большой Гнездниковский, лично мне мешает то самое пристроенное к особняку здание современного типа, которое, быть может, и улучшило условия работы чиновников, но гармонического единства с памятником московской архитектуры не составило: вот уж воистину конгломерат французского с нижегородским! Если же никуда не сворачивать, идти до улицы, которая называется Шведский тупик, то по ней мы выйдем на Тверской бульвар. Не останавливаясь – впереди у нас намеченная цель, – свернём на Тверскую улицу. А оттуда два шага до дома Нирензее.
Но и по этому маршруту идти не хочется. Потому что первое же здание, мимо которого мы должны будем пройти, – это дом № 5. Он входил в городскую усадьбу Римского-Корсакова. Не композитора, как сказал бы булгаковский герой. То есть, не Николая Андреевича Римского-Корсакова, а Ивана Николаевича, жившего намного раньше композитора, флигель-адъютанта Екатерины II, её фаворита, так ей понравившегося, что она стремительно продвигала его в действительные камергеры, генерал-майоры, генерал-адъютанты и щедро одаривала имениями и бриллиантами. По преданию, в этом доме в 1830-м или в 1831-м году бывал Пушкин.
В конце 90-х годов прошлого века по соседству с усадьбой (со стороны Тверского бульвара) возник элитный ресторан, названный, возможно, в честь этого предания, – «Пушкинъ». Очень хлопотливым оказался такой сосед и очень пробивным.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18