– Да, надо бы сходить туда, – с огромным усилием ответил Колен. Но ни тот ни другой не двинулись с места.
– Не знаю, пройдете ли вы, – вмешался Тома. – Леса еще горят. А отсюда до Мальжака сплошной лес. Да кроме того, не исключена возможность радиации. Вы рискуете.
– Рискуем? – спросил Пейсу, отрывая от лица ладони. – А на кой черт мне теперь жить?
Ответом ему было молчание.
– А нам для чего? – спросил я, глядя на него.
Пейсу пожал плечами, открыл было рот, но передумал и промолчал. Однако движение его плеч было куда выразительнее его молчания. Оно означало: разве можно даже сравнивать. Он не сказал этих слов только потому, что и мы для него что-то значили.
Тут заговорила Мену. Манера разговаривать была у нее довольно своеобразная: сначала она что-то бурчала скороговоркой для себя самой, а уж потом высказывала свои соображения вслух или просто вставляла в общую беседу словечко на местном диалекте.
Сейчас Мену разразилась целой речью, и она произнесла ее по-французски, что доказывало важность, которую она придавала своим словам, хотя при этом и не выпускала из рук машинку для закупорки бутылок.
– Сынок, – сказала она, глядя на Пейсу, – не от нас зависит это, жить нам или умереть. Но коли уж мы выжили, значит, надо жить и дальше. Ведь жизнь что работа. Не годится ее бросать на полпути, даже если тебе и невмоготу.
С последними словами она опустила рычажок своей машинки, и пробка беззвучно вошла в горлышко. Пейсу взглянул на старуху, хотел было что-то сказать, но передумал. Я решил, что Мену этим и ограничится, но она, подставив под машинку следующую бутылку, продолжала:
– Ты небось думаешь: Мену легко говорить, Мену ничего не потеряла, ее Момо при ней. Оно, может, и так. Но если бы я даже потеряла Момо (отложив машинку, она перекрестилась), я бы тебе сказала то же самое, что сейчас сказала. Ты жив, сынок, и живи с богом. А чему быть, того не миновать. Смерть, она человеку не подружка.
– Все правильно, мать, – подтвердил Колен. По возрасту Мену действительно могла бы быть его матерью, но до сих пор никому из нас это как-то в голову не приходило.
– Пошли, – сказал Мейсонье и на негнущихся ногах сделал несколько шагов к двери.
Я догнал его и отвел в сторону.
– Постарайтесь с Коленом не оставлять Пейсу одного, – сказал я полушепотом. – Сам понимаешь почему. Вообще было бы лучше, если бы вы все время держались вместе.
– Я уже об этом подумал, – ответил Мейсонье.
К нам подошел Тома со счетчиком Гейгера в руках.
– И я с вами, – сказал он как раз в ту минуту, когда Колен и Пейсу присоединились к нам.
Все трое остановились и посмотрели на него.
– Тебе-то зачем идти, тем более если есть какойто риск, – сказал Колен, забыв, что до сих пор он всегда был с ним на «вы».
– Я буду вам нужен, – ответил Тома, показывая на счетчик.
Воцарилось молчание, потом Мейсонье произнес хриплым голосом:
– Давайте вынесем тело Жермена, положим его пока у входа во внешний двор, а потом и похороним.
Я наспех поблагодарил его, но был ему так признателен – в такую страшную для себя минуту он все-таки вспомнил о Жермене. Я смотрел, как они уходят. Тома шел впереди со счетчиком Гейгера в руках, наушники, настроенные на прием, висели у него на груди. Мейсонье и Пейсу с трудом тащили грузное тело Жермена. Колен замыкал шествие, сейчас он казался каким-то особенно маленьким и хрупким.
Дверь закрылась, а я стоял перед ней как вкопанный, полный тревоги и страха за своих друзей, раздумывая, не пойти ли с ними и мне.
– Ну вот и управилась, все бутылки позакрывала, – раздался за моей спиной спокойный голос Мену. – Может, ты еще разольешь?
Я вернулся к бочке, снова уселся на свою табуретку и принялся разливать вино. Я буквально умирал от голода, но заставлял себя не думать об этом, мне не хотелось подавать дурной пример и по-хозяйски распоряжаться своими запасами. Правильно поступила Мену, сразу взяв в свои руки запасы продовольствия. И в том, что она будет действовать справедливо, можно было не сомневаться.
– Ну-ка, Момо, подсоби, – сказала Мену, заметив, что пустые бутылки кончились.
И, видя, что Момо поднялся и ставит бутылки в корзину, она добавила, не повышая голоса, но твердым тоном:
– Только смотри, не вздумай отпивать по дороге, ведь теперь выпьешь лишнего – другим достанется меньше.
Я подумал было, что Момо пропустит мимо ушей слова матери, но я ошибся. Момо все понял. А может быть, на него просто подействовал тон, каким она произнесла эти слова.
– Уж больно ты пожадничала с окороком, – сказал я немного погодя. – Думаешь, мне приятно, что они ушли совсем голодные?
И, показав рукой на сводчатый потолок, добавил:
– Тем более что у нас их вон сколько.
– Нас семеро, – ответила Мену, проследив взглядом за моей рукой, – и когда кончится все, что там висит, навряд ли нам еще когда-нибудь доведется отведать свининки. И винца попить вволю. Ведь винограда-то больше не будет.
Я взглянул на нее. Ей было семьдесят шесть, моей Мену. Она понимала, что нас ждет голодная смерть, и тем не менее ее воля к жизни была непоколебима.
Внезапно дверь в подвал распахнулась, между створками просунулась голова Тома. Он прокричал с необычайным для него волнением в голосе:
– Эмманюэль, не все животные погибли!
И тут же снова исчез. Вскочив с места, я тупо уставился ему вслед, не смея поверить своим ушам. Мену тоже встала и, глядя на меня, спросила на местном диалекте, словно желая проверить, правильно ли она поняла Тома, говорившего по-французски:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193