Но это никак не объясняет постоянное, вкрадчивое,
терпеливое наблюдение. И почему они не ударили раньше? У них была для
этого масса возможностей.
Что ж, кем бы ни были наблюдатели, я решил дать им возможность
добраться до меня. Я заплатил по всем счетам. Шестьдесят шесть долларов и
девяносто пять центов в кармане составляли все мое земное богатство, но
никаких долгов у меня не было. В какой бы неизвестный порт я ни
направлялся с обломанным рангоутом и опустошенными палубами, за мной не
оставалось невыполненных обещаний.
Да, я решил выманить врага, если это враг, из укрытия. Я даже выбрал
место, где это должно произойти.
Во всем Нью-Йорке самое одинокое место в восемь часов октябрьского
вечера, впрочем, как и любого другого, то, которое днем наиболее людно.
Нижняя часть Бродвея, лишившаяся дневных орд, его каньоноподобные стены
молчаливы, а пересекающие меньшие каньоны более пусты и тихи, чем их дикие
собратья. Именно туда я собрался идти.
Когда я сворачивал на Пятую авеню от клуба Открывателей, мимо прошел
человек, чья походка и осанка, фигура и одежда показались мне странно
знакомыми.
Я остановился, глядя, как он неторопливо поднимается по ступеням
клуба.
Затем, странно обеспокоенный, пошел дальше. Что-то необыкновенно
знакомое, пугающее знакомое было в этом человеке. Что это? Направляясь к
Бродвею, я продолжал ощущать присутствие наблюдателей.
Но только дойдя до городской ратуши, понял, что мне показалось таким
знакомым. Осознание это вызвало нечто вроде шока.
В походке и осанке, в фигуре и одежде - от легкого коричневого пальто
и мягкой серой шляпы до крепкой малаккской трости - этот человек был -
мной!

2
Я остановился. Естественней всего предположить, конечно, что сходство
случайно; случайность крайне редкая, но все же случайность. В Нью-Йорке не
менее пятидесяти человек, которых можно принять за меня - если не
приглядываться. Но шансы на то, чтобы похожий на меня человек в данный
момент был точно так же одет, почти равны нулю. Однако это возможно. Что
еще можно предположить? Зачем кому-то сознательно копировать меня?
Но, с другой стороны, зачем кому-то наблюдать за мной?
Я остановился в нерешительности: не сесть ли в такси и не вернуться
ли в клуб? Разум шептал мне, что видел я незнакомца лишь мгновение, что,
возможно, меня обманула игра света и тени, что сходство - лишь иллюзия.
Выругав свои натянутые нервы, я пошел дальше.
Миновав Кортленд-стрит, я стал встречать все меньше и меньше
пешеходов. Церковь Святой Троицы напоминала деревенскую часовню.
Молчаливые утесы зданий многочисленных контор окружили меня, я
почувствовал удушающее давление: здания как будто спали и во сне
раскачивались; их бесчисленные окна походили на ослепшие глаза. Но если
они и были слепы, то другие глаза, ни на мгновение не отрывавшиеся от
меня, вовсе не были слепы. Их взгляд становился более пристальным, более
напряженным.
И вот уже никого вокруг. Ни полицейского, ни даже вахтера. Я знал,
что вахтеры сидят внутри огромных каменных крепостей капитала. Я
задерживался на углах, давая наблюдателям возможность выйти, невидимому
стать видимым. И по-прежнему не видел никого. И по-прежнему чьи-то взгляды
не отрывались от меня.
С чувством некоторого разочарования я дошел до конца Бродвея и
взглянул на Баттери-парк. Он был безлюден. Я подошел к стене гавани и сел
на скамью. Паром, устремиившийся к Стейтен-Айленд, напоминал большого
золотистого водяного жука. Полная луна проливала поток дрожащего
серебряного огня на волны. Было очень тихо - так тихо, что я слышал
отдаленный звон колоколов Святой Троицы - прозвонили девять часов.
Я ничего не слышал, но неожиданно понял, что рядом со мной кто-то
сидит. Приятный голос попросил прикурить. В огне спички, поднесенном к
сигарете, я увидел смуглое аскетическое лицо, гладко выбритое, рот и глаза
добрые, причем глаза слегка водянистые, как от напряженной работы. Рука,
держащая спичку, длинная, стройная и хорошо ухоженная. Она производила
впечатление необычной силы - рука хирурга или скульптора. Несомненно,
профессионал, заключил я. Эту мысль подтверждали плащ-накидка и мягкая
темная шляпа. Широкие плечи под плащом соответствовали впечатлению
необычной физической силы.
- Прекрасная ночь, сэр, - он отшвырнул спичку. - Ночь приключений. А
за нами город, в котором возможны любые приключения.
Я посмотрел на него внимательнее. Странное замечание, особенно если
учесть, что я, несомненно, вышел сегодня в поисках приключений. Но что в
конце концов в этом странного? Может, во мне говорит преувеличенная
подозрительность? Он не мог знать, что привело меня в это молчаливое
место. Добрые глаза и лицо заставили немедленно отказаться от этой мысли.
Какой-нибудь ученый, может быть, благодарный парку за его тишину.
- Вон тот паром, - он указал на гавань, очевидно, не подозревая, что
я его изучаю. - Сокровище потенциальных приключений. В нем молчащие
Александры, безвестные Цезари и Наполеоны, незавершенные Язоны - и каждый
почти готов отвоевать золотое руно, - да, и несовершившиеся Елены и
Клеопатры, и не хватает мелочи, чтобы завершить их и отправить завоевывать
мир.
- Какое счастье для мира, что они не завершены, - рассмеялся я. -
Сколько времени прошло бы до того, как все эти Цезари, Наполеоны и прочие
вцепились бы друг другу в глотки и мир запылал в огне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11