Мордой в грязь и за борт!
Элеонора одним глазом блестит, другим соблазнительно млеет.
С соседом-педерастом не многословлю. Для начала слегка бледнею, затем, сквозанув желваками, извлекаю записную книжку и заношу вредоносное имя на первую страницу крупным печатным шрифтом, а в конце – беспощадный вопрос!
С этого момента я в фаворе.
– А знаешь что, майор? – напролом через графины надвигается на меня Элеонора.
– В чем дело? – подаюсь навстречу.
– Я все поняла!
Мы соприкасаемся кончиками носов.
– Спокойно!
– Нам нужна твердая мужская рука, майор!
Элеонора ныряет под мой подбородок и выныривает возле уха:
– Истосковались мы по твердой мужской руке – факт! Что ты на это скажешь, майор!
Я легонько куснул ее вспотевшее плечико и отчеканил:
– Рук запачкать не боюсь. В жизни от тюрьмы да от сумы не бегал! Вот она моя натура! Пользуйся!
И протянул ей на выбор две свои пятерни. Элеонора схватила обе, словно получила лыжные палки, и рванула на себя:
– Ой, авиатор, разбередил ты мою дремавшую душу! Эх! – Элеонора отпрянула, и мы задергались в негритянской плясовой.
– Бередежь не для меня! – неистовствовал я ногами в угоду ритма. – Я запалю твои заржавевшие турбины синим пламенем! Эха!
– Не шути с огнем, летун – взрывоопасно! – струилась всем телом Элеонора.
– Опасность – мое кредо! – сжимал я ее могучие струи.
– Ненавижу! – выдыхала она.
– Обожаю! – сглатывал я.
Вот в этой точке сближения мне нужно было (по военной стратегии) резко сменить курс: потребовать счет, оставить на чай, поймать такси и на заднем сидении «Волжанки» погрузиться в жаркие складки влажно-жеманной Элеоноры.
Да. Так бы поступил настоящий военный. Но я был и оставался дилетантом. В самый ответственный момент мне что-то показалось. А как только мне начинает казаться нечто странное, я начинаю сомневаться. В чем? Да во всем! Сомнения… Ох уж эти червоточинки веры. В общем, я заказал сразу 500!
– Ты что алкоголик? – сморщилась Элеонора.
– Спокойно! Высота 10 тысяч – врубаем форсаж!
Да… Сквозь маску великолепного майора, аса-истребителя, стало проглядывать мое исконное «Я». На лице, вместо мужественной вместительности, появилась кислая гримаса преисполненности. Преисполненности чем-то скверным и готовым в любую минуту выплеснуться приблизившемуся прямо в харю.
Элеонора начала подсыхать и косить в сторону. Я реагировал мелким смешком, щурил один глаз за счет другого и опорожнялся саркастическими фразами типа: «Ну-ну!» или «Ха-ха!»
Элеонора пару раз огрызнулась и демонстративно открыла косметичку.
Мое уязвленное «Я», и без того склонное к рефлексии, под гнетом майорского кителя совсем осатанело. К тому же сумма принятых калорий достигла критической отметки. И вот вся эта гремучая смесь разразилась дерзкой утопией. Наперекор всем правилам игры я вдруг решил предстать перед этой мелкомыслящей женщиной в истинном сиянии своей неповторимой личности. Предстать и ознаменовать торжество правды обоюдным попранием всякой субординации в виде публичного совокупления под брызги шампанского.
– Советского полусладкого! – завопил я, вылезая из майорского кителя. – Я Одиссей! И я воскрес!
Элеонора фыркнула и, виляя хвостовым оперением, понеслась к выходу.
Я настиг ее в темном переулке и пошел на таран. Элеонора молча стерпела мои обильные ласки вперемешку с признаниями, потом высвободила правую руку, всплеснула ей, как бы в отчаянии, и мощно приложилась к моему левому уху.
Меня швырнуло в штопор, и я рухнул на мокрый асфальт.
– Вонь ты подрейтузная, а не Одиссей!
Это была последняя фраза Элеоноры, женщины, которая предпочитала спариваться с военными.
На бреющем дотянул я до запасного аэродрома и, не почистив, зубы уснул безрадостным сном.
После этого случая я прекратил свои опыты над женщинами-милитари. В настоящее время меня привлекают девушки, тяготеющих к артистической богеме. Может, на этой ниве повезет? Для чего, собственно, я все это и описал.
Я, Соня, Санек и TV-антенна
Начнем с того, что за окном было темно и сыро. Истекал последний час ноябрьских суток. Я находился в своем жилище – безработный, безденежный и уже снова голодный. Я суммировал внешние обстоятельства:
– синоптики пророчили небывалые морозы;
– левые партии предрекали социальный взрыв;
– правительство фиглярничало;
– президент на все реагировал болезненно.
К тому же:
– сосед, что справа, бортировал колесо своей «девятки». Через гипсолитовое перекрытие доносились металлические удары, сопровождавшиеся удалецким: «На, сука, получи!»;
– соседка, что слева, пыталась запустить свежекупленную многофункциональную стиральную машину фирмы ARISTON: «Пункт первый – снимите упаковку!»;
Вывод: надвигалось лихолетье.
Я встал и прошелся по периметру комнаты в поисках спасительной цели: двигающийся к цели менее уязвим.
Телевизор! Огромный ЭЛЕКТРОН – Ц-275д почил в дальнем левом углу. Сосед, что со смежного блока, самовольно выдрал из ячейки на общем щите мою антенну и впаял свой кабель, вызывающе белого цвета. Рыжая паскуда, он обрек меня на информационный голод! Я поиграл желваками – пришло время разобраться.
Еще месяца два тому назад, когда я впервые предстал перед этим фактом оскорбления собственного достоинства, подстрекаемый соседкой, что слева, я тут же отправился к нахалу и громко стукнул в его комнату. В ответ за дверью лязгнули пружины инвентарной кровати, и послышалось утробное невнятное ворчание.
– На минутку! – грозно выкрикнул я, глядя себе под ноги.
Скоро дверь отворилась… Я попросил закурить и, получив сигарету, ушел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74