Там нет освещения, и, уже ступив в темноту, он вдруг замечает, что у стены сидит человек, вытянув ноги. Он отступает. За спиной у сидящего что-то копошится в газетах, он уверен, что это давешняя крыса. Сидящий говорит:
– Эй ты, ты что-нибудь принес мне? Денежку мне принес? Новый год сейчас или нет?
– Нет, еще два дня остается.
– Ну так Рождество, значит.
Он вынимает из бумажника доллар и подает человеку. Газеты неподвижны. Перешагивать через сидящего не решается и поворачивает обратно.
– С Новым годом, – говорит человек.
Начался дождь.
Он набрал номер телефона в Монтане:
– Эми?
– Привет. Ты уже на месте?
– В Сан-Франциско.
(В воздухе холодает, капли дождя падают чаще.)
– Ты словно далеко-далеко. Доехали хорошо?
– Ага.
– И что вы там делаете?
– Бродим по городу. А ты что делаешь?
– Ничего. Всю ночь мела метель. Читаю журналы, смотрю телевизор. Между прочим, от пластика, которым ты затянул окна, и впрямь тепло.
(Плеск от проезжающих машин временами глушит ее слова. Мимо проходят двое, говорят по-иностранному. Один смеется и похлопывает другого по заду. Задувает ветер.)
– Я соскучилась, – говорит она. – А хорошо было на Рождество.
– Ага, я тоже вспоминаю.
Он поднимает взгляд вверх, горизонт застят силуэты зданий на фоне серых туч. Он говорит:
– Чуть было не купил тебе ручную крысу. Она молчит. Потом говорит:
– Крыс я боюсь. Наверно, я тебе не говорила.
– Да мне вообще-то следовало знать. Почти все их боятся. А как насчет голубей?
– Слушай, я зажгла ту свечку, что ты подарил, – ну, ту, которая корицей и сосной пахнет, помнишь? Такое чудо. А горит медленно-медленно, я ее час назад зажгла, так она все еще почти как новая.
– Я рад, что она тебе нравится.
– Bay, как снег-то валит. Даже красиво. Он видит, как она сидит у самого окна в полутьме. Видит, как падает снег и как горит свеча. Видит даже себя рядом с ней. Эми стоит у окна. Он сидит в кресле. Они уже старые.
В комнате тепло, падает снег, и свеча наполняет комнату ароматом. Его пугает тепло. И она его пугает. И сам себя он пугает. Хочет понять отчего, что заставляет человека пугаться таких вещей – добра, тепла, – но не может. Она зовет его по имени.
– Да?
– Я в самом деле скучаю по тебе. На работе я целый день думала: как странно – приду домой, а тебя нет.
– Мы не надолго, скоро вернемся.
– Я знаю. Я люблю тебя, – говорит она. – Я это точно знаю, особенно теперь, когда ты далеко.
Может быть, он ее тоже любит. Как поймешь? И ему нечего на это сказать. Дождь бьет в лицо, ветер студит кожу.
– Все, мне пора, – говорит он. – Но я позвоню завтра.
Коробка туалетной бумаги, табурет и встроенный в стену экран. Он опустил два жетона и смотрит, как экран заполняется наготой. Нажимает на кнопку выбора каналов. Две девушки. Нажимает снова и снова. Два парня. Еще какая-то голая размазня, не поймешь что. Мелькает мысль об Эми, и он снова нажимает кнопку. Светловолосая девушка и парень, лица которого не видно.
Он расстегивает штаны. Возбуждает ли его происходящее на экране, он не очень уверен. Девушка некрасива. На крупных планах видно, что волоски вокруг дырки в ее заднице почему-то слиплись. Когда камера отъезжает, становится заметно, что ей навряд ли так уж хорошо, хотя она вовсю гримасничает, и в динамике слышно, как она старательно пыхтит. Член у него лишь слегка поднялся, и он поглаживает его, не слишком-то на что-либо надеясь.
Тут дверь отворяется, и входит китаец средних лет.
– Э! Э!
– Он пятится, пытаясь спрятать член в штаны, но китаец приближается быстро, выставив перед собой открытую ладонь.
– Жетоны, – говорит китаец с акцентом. – Ты хочешь еще жетоны?
– Нет. – Он подымает руки, словно пытаясь защититься от удара. Он гораздо крупнее китайца, но все равно пугается его.
Китаец кивает и смотрит на экран. Расстегивает штаны и вынимает свой член. Маленький и темный, он направлен наискось вверх. Китаец оглаживает его, и головка то высовывается, то скрывается под кожей, а дырка на кончике огромная и блестит.
– Ты хочешь? – спрашивает китаец.
– Нет.
Он на шаг отступает. Китаец к нему поворачивается и неотрывно смотрит в лицо. Свободной рукой китаец берет его за член.
– Постойте, – говорит он и снова отступает, но он уже прижат к стене.
Держа его за головку члена, китаец опускается на колени. Вставляет ее себе в рот.
– Нет, – вновь слабо возражает он.
Китаец сосет с силой – такого он никогда не ощущал. Эми сосет ему редко, и он не уверен, стоит ли просить, чтобы она это делала чаще. Из крутящейся в голове тьмы вдруг выступает одна из ее маленьких грудей. Он смотрит на экран, но едва ли в состоянии понять, что там происходит. В сознании проносятся куски нынешнего вечера: крыса, стрип-клуб, секс-шопы, дождь и ветер. Он сожалеет, что не пошел с Брайаном в тот бар, где теперь они с братом напиваются в относительно чистом окружении и, может быть, освежают в памяти старые, чистые воспоминания о Монтане. Во всем теле – холод, даже в яйцах. Только член в тепле. Он взглядывает вниз и видит лицо китайца, его закрытые глаза и втянутые щеки. Слышит громкое чмоканье, которое производит китаец, и чувствует еще больший холод. Видит свое лицо, отраженное пластиком экрана, который погас. Оно кажется несоразмерным, неловким, будто это лицо какого-то замученного незнакомца. Он толкает китайца в плечи. Китаец подымает взгляд маленьких, затуманенных глаз.
– Пожалуйста, – говорит он. – Пожалуйста, перестаньте.
Он больше ничего уже не чувствует. Китаец щупает ладонью его зад, потом рука китайца лезет ему в штаны, невзирая на его слабые попытки уклоняться от прикосновений. Китаец принимается тереть пальцем его дырку в заднице, и он снова произносит:
1 2 3 4 5