Студент был недвижим. Он окинул взглядом певичку – та, изгибая талию и высоко воздев «золотые лотосы» – крохотные ножки, резко вертела бедрами. Точно одержимый, он бросился на нее и принялся колоть ее и сечь. Паньпань поразилась: «До чего Хаохао распущена, а ведь вошла в такое возжелание! Видно, все оттого, что этот молодец влез в нее до дна». Она воспламенилась и возжелала этой любви, ее охватил точно чесоточный зуд. Она уже трепетала от желания влезть в эту постель и мысленно уже плыла в этом неудержимом потоке страсти, но Хаохао была ее подруга. Решила подождать, пока та не закончит свое дело, и вышла из комнаты.
Небеса уже пылали жаром, и то сказать, солнце поднялось на три шеста. Тогда только Хаохао, как говорится, увлажнилась «теплым дождем». Накинув на себя исподнее, оба сели на циновку. И тогда Паньпань постучала в дверь. Хаохао открыла ей, и та вошла. Сказала:
– Господин Цю Чунь уехал рано. Он просил передать господину Фыну поклон. Во второй половине дня придет сюда повидать вас. – И, сказав так, она подошла к Хаохао и тихонько спросила ее: – Сестрица! Сегодня ночью ты была как одержимая. Похоже, отвела душу. А что, господин большой знаток любовных утех? Завидую тебе. Не возражаешь, если и я воспользуюсь его благорасположением?
– Могу тебе уступить, чтобы и ты, сестрица, насладилась.
– Сестрица, прими от меня поклон, – воскликнула та, хлопнув себя по щекам в знак признательности и удивления. И тут же грохнулась оземь, совершая перед подругой поклон.
Та поспешила поднять ее:
– К чему такие церемонии? – И с этими словами она толкнула Паньпань в объятия студента. Студент привлек ее к себе и немедля уложил на кровать.
Он быстро достал заветное снадобье и проглотил. Одной рукой он развел ей ноги, а другую погрузил в преддверие лона. Лишь когда она охнула, он дал ей в руки уже оживший посох и та направила его в лоно. Студент заглубил его под корень. Потом будто прилип к ней и не двигался.
– Ах! Только не вытаскивайте его наружу! Пусть побудет во мне – у меня внутри все горит огнем. До чего хорошо!
Студент начал делать дыхательные упражнения. Янский жезл его был точно из железа. Он закрыл врата в ее цветочный чертог, а студент принялся колоть ее этой своей пикой. Он колотил ее и колотил, пока певичка не расслабилась. Как любил он пить нефритовый нектар, сочащийся из лучшего на свете яшмового цветка! Студент приник к ней, точно мотылек, и обоим казалось, что они плывут в облаках. Руки и ноги ее были недвижны. Во рту и на языке она ощущала холод. С ее уст срывались бранные слова, и в конце концов она воскликнула:
– Господин Фын! Вы меня вконец заиграли. Благодать уже проникла в меня до мозга костей.
Студент не раз и не два прошелся по ее лугу. Короче, лишь когда было далеко за полдень, он угомонился и оставил ее. Они поднялись с постели, и скоро все трое уселись в круг.
– Любезная сестрица, – сказала Паньпань, обращаясь к Хаохао. – Спасибо тебе. Я просто переродилась. Ведь сколько лет провожу в утехах любви от ночи до света, а такой удивительной штуки, как у него, не встречала. Большая это в Поднебесной редкость!
Тут вошла служанка – принесла еду. Все трое принялись за обед. И скоро студент простился с красавицами, пообещав вернуться.
А тем временем Цю Чунь отправился проводить своих друзей – Сюэ и Ханя, которые уезжали домой. Потом он пошел в квартал певичек. Хаохао встретила его. Когда он уселся, то спросил ее:
– Ну, каков оказался в постели наш гость, господин Фын?
Хаохао прикрыла ладошкой рот и рассмеялась, но ничего не сказала в ответ. Цю Чунь стал браниться:
– Шлюха! Смеешься, потому что этот парень из Янчжоу лежал с тобой?
– Вы, господин, со своими друзьями-приятелями, как говорится, одна утроба. Вместе едите, вместе спите, так как же вы не знаете о его самых замечательных приметах? Думаю, в Поднебесной нет такого второго молодца.
– О чем это ты? Поясни толком.
– У него необычайное орудие мужской доблести, как если бы он был и вовсе не людского племени. Может, он получил его от заморского кудесника? Когда он затыкает собой врата лона, внутри теплеет, а потом становится горячо, как от жаровни. И расслабляешься. Короче, не передать словами, как хорошо. А когда он внутри тебя пребывает, то сам собой движется и сокращается. А уж как бешено колотит и сечет тебя этим своим орудием! Будто ласточка снует над гнездом. Много у него способов. Иной раз, кажется, и душа вот-вот от тебя отлетит. Дивное это было чувство! Вот такая у него эта вещь – никто с ним не сравнится, и ни у кого ничего подобного нет. Скажу одно – это подлинная драгоценность сего мира. Пойдите к нему и испросите у него, что за искусством он владеет. Вашей наложнице это показалось очень странным, и я ни о чем более не мечтаю, только бы он вернулся. Ибо не могу более без него жить. Одного боюсь – гнева вашего, но готова нести наказание за проступок.
– Так вот оно что! – воскликнул Цю Чунь. – Ума не приложу, где же это мой побратим овладел этим колдовским искусством! Может, от кого из ветреников, повес и охотников до баб, а может, от содержательницы в Цветочном квартале и Ивовом переулке? Рассказывал он мне о своем путешествии в Цзиньлин. Как раз после Сюэ Мяонян и прилепилась к нему, а это возможно, если он доподлинно был хорош с ней в постели.
Они еще поговорили, и этот разговор так вдохновил обоих, что Хаохао задрала юбку и прижалась к нему. Стала перед ним – лицом к лицу. Тот обнял ее, прижал и всадил свое орудие прямо в лоно. Он прижимал ее к себе и отпускал, и это чрезвычайно радовало обоих. Потом Цю Чунь спустил тетиву, и они улеглись спать.

Глава VII
Посетив «Сад наслаждений» в Парчовом переулке,
где красавицы одаряют любовью,
три сюцая предаются блуду
Только к полудню студент появился в усадьбе госпожи Лань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60