– Господин Фын! В прошлый раз у вас не было ничего подобного: ни этой величины, ни этой мощи. Да и горячи вы не в пример прежнему. Откуда это у вас? Почему ваше орудие точно живое и, пребывая во мне, то удлиняется, а то укорачивается? А уж как вы меня буравите! Это же полнейшее удовольствие! Вытащите-ка свой посох – хочу взглянуть на него!
Студент исполнил ее волю. Вытащил свой янский жезл. Айюэ положила его на ладошку. Погладила, а потом с горячностью выпалила:
– Заячье отродье! Ведь несколько дней на глаза не показывался! Да с этакой штуковиной вы на всяком лугу молодец! Но сказать честно, сегодня вы нравитесь мне во сто крат больше. Поистине таких молодцов мало на белом свете! – И с этими словами она попыталась отправить то, что она поименовала штуковиной, в лоно, где оное только что пребывало, находя в том ни с чем не сравнимое удовольствие. И добилась-таки своего – скоро сознание любовников помутилось, и они вновь слились в одно целое. Когда барабан пробил четвертую стражу, они будто очнулись – были разбиты и утомлены, точно после тяжкой болезни или от непомерной работы. Но студент заглотнул воздух и медленно испустил его из себя, отчего плоть его стала наливаться силой. Айюэ поиграла его янским корешком, и вот уже он величественно вздымается перед ней. Поистине в этом красавце был избыток природных сил! Они снова предались любовным утехам, а завершив их, наконец склонили головы к изголовью и уснули. А едва забрезжил рассвет – расстались. С той поры кто-то из любовников при всякой возможности оказывался в постели другого, и так длилось не месяц и не два, а много больше, но муж Айюэ оставался в полном неведении.

Глава II
Юэшэн предается страсти с Сюэ Мяонян,
а красавица Айюэ предлагает ему бежать
с ней по причине безмерной любви
После свидания со студентом Мяонян охватило смятение. Она точно рассудок потеряла. В голове вертелось одно – как прилепиться к нему навечно. Певичка затворила двери дома и наотрез отказывала тем развратникам, кои имеют обыкновение шататься по кварталу Пинкан: не желала быть более «цветком под луной». С раннего утра и до захода солнца она ждала студента и по временам казалась окружающим едва ли не в состоянии умопомрачения, ибо вовсе оставила попечение о красоте: омоет лицо, напудрится, и все. И что вовсе казалось немыслимым, так это ее поведение по вечерам. Оборотив к луне хорошенькое личико, она играла на флейте и беспрестанно вздыхала в ожидании любезного ее сердцу студента, чая одного – чтобы тот «весенним дыханием отогрел цветок любви, расцветший у ворот».
А тем временем наступила пора Начала лета: зрели плоды личжи, вовсю распевали свои бесконечные песни цикады, небо сияло бездонной синевой, и ночи стали темны. И как раз в эту пору ранним утром студент покинул дом. Прикрыв голову платком для защиты от солнца и облачившись в халат легкотканого шелка, он взял в руки веер из перьев и отправился в путь. Пройдя около двух ли, он оставил за собой городские ворота и еще засветло был у Пошлинных ворот. Отсюда он двинулся на юг и скоро достиг Пинкана, где в пятом переулке жила Мяонян. Постучал в ворота. На стук к воротам подошла девочка-служанка и спросила:
– Кто там? Что за человек? Не стучите! Моя госпожа не принимает. Отныне она следует великому предначертанию судьбы. Вместе с князем Фыном она собирается посетить храм бога Эрлана. Потому идите в другие дома.
Студент ушам своим не поверил. Заглянул во двор через проем в стене. И вправду во дворе посетителей не было. Он снова окликнул девочку-служанку:
– Я и есть господин Фын! Пришел повидать твою госпожу. Открой мне!
Услыхав его имя, служанка бросилась со всех ног к воротам.
– Так вы, оказывается, и есть господин Фын! Госпожа ждет вас. Бегу к ней спросить ключи!
Скоро она вернулась с ключами и отперла ворота. Студент вошел. Спросил:
– А как поживает Мяонян?
Услыхав его голос, певичка выбежала во двор:
– Сегодня дует северный ветер. Похоже, это он занес вас ко мне!
Студент улыбнулся шутке Мяонян. Мяонян повела его во внутренние комнаты. Усадила. Велела служанке принести вина. Они принялись потягивать вино. Оно вдохновило их и заставило вспомнить прежние дни. Поговорили о том о сем. Засиделись до темноты. Лица их раскраснелись, страсть и желание любви охватили студента, или, как в таких случаях говорят, «сандалового господина», то есть благородного и благоуханного, как сандал, гостя. Платье Мяонян сползло с плеча и обнажило грудь. Студент был более не в силах сдерживать пыл. Тогда Мяонян велела принести таз с умыванием и положить в воду лепестки орхидей. Омылись. Она – лоно, он – себя. Мяонян сменила шелк на бинтованных ногах. Потом оба сняли платье и взошли на ложе. Мяонян откинулась на спину и легла на изголовье. Студент навис над ней. Мяонян положила ноги ему на поясницу, и нефритовый посох тотчас был направлен прямо в лоно. Мяонян охнула и приняла его. Студент вошел в нее под корень и достиг сердечка цветка. Он будто прилип к ней. Тискал груди и мял соски, играл с ней до тех пор, пока Мяонян не почувствовала, что внутри у нее все пылает, точно в ней была жаровня. Они вошли в раж и достигли предела вожделения. Пребывая в женщине, его нефритовая плоть, казалось, начала жить собственной жизнью. Нефритовый жезл буравил женщину, то взрастая, то сокращаясь в ней. Точно клюв дикого селезня, склевывающего траву на лугу, он щипал и щипал ее благодатное чрево. А то будто удав вползал в нее, готовясь заглотнуть и переварить. Мяонян была наверху блаженства. И хотя она была, как говорится, «заломленной веткой», «ивой из весеннего квартала», хотя она доставляла радость множеству гостей – знатным и низкого рода, верзилам и коротышкам, толстым и худым, коим она давно потеряла счет, она никогда ничего подобного не испытывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60