- Будь добр, подежурь пока, - сказал я, - приплюсуется к основному стажу. Мне срочно к Пономареву.
И вышел, некоторое время удерживая в памяти недовольное лицо мальчишки-стажера.
Нет, все-таки чем-то он мне нравился, хотя и любитель был поворчать.
Пономарева я нашел в лаборатории анализа, где обрабатывалась, идентифицировалась и систематизировалась вся информация, поступившая от внешних приемных систем.
Вычислительная машина работала в диалоговом режиме и как раз сейчас приятным женским голосом отвечала на вопрос Пономарева, который, понимающе кивая крупной лысоватой головой, бегал карандашиком по распечатке.
- Казимир Михайлович, - сказал я твердо, - дело чрезвычайной важности.
Он кинул на меня быстрый недовольный взгляд и сухо проскрипел:
- Умейте ждать, Добрынин.
Не скрою, я настроился воинственно и принялся сверлить тяжелым взором его обтянутую белым халатом рыхлую спину, постепенно сосредоточиваясь на бледно-розовой лысине, обрамленной пушком седеющих волос. Пономарев изредка раздраженно дергал плечом, но не оборачивался, продолжая задавать вопросы и писать.
- Что у вас? - спросил он наконец, разворачивая длинную машинограмму и впиваясь в нее глазами. - Почему не на вахте?
- Вам известно, что произошло с Ильиным? - довольно резко осведомился я.
- Известно, - буркнул Пономарев. - К сожалению.
Вот как? К сожалению? Видно, очень не хотелось ему быть на первых ролях.
- Нет, вам ничего не известно.
- Я бы вам посоветовал думать, прежде чем говорить, Добрынин.
М-да, начало было многообещающим.
- Казимир Михайлович, а вам не попадалась бумага с записью, ну скажем, помехи в секторе СВ-1735, что наблюдалась в 4 часа 39 минут 52 секунды прошлых суток?
Он по инерции развернул, даже выдернул из рулона еще с полметра машинограммы, затем обернулся, затем встал.
- Ну-ка, ну-ка, что вам об этом известно, Добрынин?
- Давайте зададим этот вопрос машине, - предложил я.
- Что ж, - он сформулировал задачу.
- Информационный поток, - сказал приятный женский голос. - Расшифровке не поддается.
- Правильно, - обрадовался я. - Образ трудно закодировать, тем более расшифровать. А несущая частота зарегистрирована, как помеха.
- Погодите, что это мы стоя? - засуетился Пономарев. - Присаживайтесь, Анатолий Иванович, присаживайтесь, вместе подумаем.
Я сел и начал говорить. Но пономаревская реакция оказалась совершенно неожиданной. По мере моего изложения, сопровождаемого достаточно логичными умозаключениями и выводами, полное невыразительное лицо его скучнело и делалось все более и более брезгливым. Наконец, он прервал меня на полуслове.
- Это уже ни в какие ворота, - сказал он нетерпеливо. - Кому-то снятся фантастические сны, а вы это представляете как факт. Несолидно, Добрынин. Да, с Аркадием Семеновичем случилось несчастье, но это не повод для домыслов. Я доложил в Центр, прибудет компетентная комиссия - им и решать данную проблему. А мы давайте не будем.
Во время его речи я потихоньку закипал.
- И на прощание - маленький совет, - подытожил Пономарев. - Ни с кем больше не делитесь этими вашими... измышлениями. Неумно это. Идите и спокойно работайте.
Все, я дошел до точки кипения, но нашел в себе силы выйти спокойным шагом. Черт возьми, Ильин бы меня понял, по крайней мере не стал бы перебивать в начале рассказа. Он уже, кажется, и сам подбирался к отгадке, только другими путями.
Самое скорое - комиссия будет здесь дня через три-четыре, а это просто катастрофически огромный срок. Теперь, когда настало время принятия быстрых и правильных решений, политика нынешнего руководства могла привести к трагедии. Не радовало меня нынешнее руководство станции...
Кое-как додолбив вахту, я поспешил к Вадиму. Он уже пришел в себя и выглядел вполне прилично. В его однокомнатной квартире царил идеальный порядок, на столе алели оранжерейные тюльпаны, в хрустальном блюде размером со средний тазик горкой лежали фрукты. Вадим просматривал последние новости.
- Садись, - сказал он. - Все как сговорились. То цветочки притащат, то вон плоды. Будто сам не могу сходить.
- Как себя чувствуешь? - осторожно спросил я.
- Как после наркоза. Голова тяжеловатая. Не привык к снотворному.
- Но вообще-то в форме?
- Вполне. Ты по поводу Аркадия Семеновича?
- Не только... Ведь укол-то тебе сделал я.
Вадим без всякого удивления, очень даже спокойно посмотрел мне в глаза.
- Зачем?
- Очевидно, чтобы ты не присутствовал на эксперименте.
- Очевидно? Ничего не понимаю.
Мои заключения он выслушал внимательно, не перебивая.
- Похоже на правду, - сказал Вадим, когда я закончил.
Он вдруг бодренько выскочил из кресла и прошелся по пружинящему ковру.
Остановившись перед фруктами, он приценился, выбрал огромное румяное яблоко и хрустко откусил. Мне страшно захотелось яблока.
- Угощайся, - предложил Вадим, - а то пропадут.
Он был тысячу раз прав. Не пропадать же добру.
Между тем, Вадим расхаживал по комнате, спортивный, собранный, готовый к действию, изредка хмурился, а я наблюдал за ним и машинально хрупал яблоко за яблоком.
- Я думаю, надо с ним связаться, - сказал он наконец. - Надо его предупредить, что человеческий мозг слаб и что на станции уже имеются жертвы. Если он и дальше хочет испытывать наслаждение от общения с нами, то пусть побережет клиентов, а то никого не останется. Нам нужно потянуть время до приезда комиссии. На Пономарева надежда маленькая. Как ты полагаешь?
- Что ж, рискнем, - согласился я. - Но это очень опасно. Уж до чего Ильин сильный психогигиенист, а и то не выдержал.
- Потому и не выдержал, что шел в открытую, - Вадим усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16