Но что остается делать в Лондоне, как не тащиться в свою комнату, брать ручку и... работать? (Или разглядывать узоры на обоях?)
А день Сильвии был целиком заполнен. Поговорить с миссис Стоукер; поговорить с Эллис; переодеться, чтобы выйти из дому; не спеша заказать одно и другое; постоять минутку тут и там перед витринами; вернуться домой; переодеться к ленчу; ленч; расставить цветы; пойти в библиотеку поменять книги; вернуться; переодеться, чтобы отправиться к приятельницам пить чай или ждать их у себя к чаю; выйти из дому или в последний раз поправить цветы и подушки; чай; разговоры; показать свои последние покупки Лоре и Летти или рассмотреть их покупки; прощание; вернуться домой и лежать полчаса – ноги выше головы – на кушетке; не спеша принять ванну; не спеша одеться... и провести вечер с мужем.
А если вспомнить, думал Реджинальд, что еще нужно выкроить время, чтобы раз в неделю сходить к парикмахеру, то становится ясно, насколько она занята. Половина первого; я иду в клуб.
Удивительно, как мало народу в клубе заметило, что он сделался лондонцем и ежедневно является туда на ленч. И если после целого года регулярного посещения клуба он на семь лет уедет в Патагонию, удивительно мало народу заметит, что он перестал появляться в клубе. “Привет, что-то вас давно не было видно”, – возможно, скажет ему по возвращении самый наблюдательный.
Он причесывался перед зеркалом и, услышав голос, обернулся.
– Это вы, – сказал Ормсби. – Я так и решил. Трудно быть уверенным, когда видишь человека в зеркале. Вы замечали? Как-то я вхожу, застаю тут трех типов, которые причесываются, и говорю себе: Еще трое привели своих братьев в клуб.
Реджинальд засмеялся и сказал, что, по его мнению, в клубе не должно быть больше одного члена семьи.
– Верно. У вас есть братья?
– Нет.
– Ну, а если бы у вас был брат, сочетающий в себе достоинства Георга V, Джорджа Вашингтона и Джорджа Роуби, знаете, что бы я про него подумал?
– Нет.
– Я подумал бы: “Смешная бледная копия Уэлларда”... Понимаете? Первый, с кем вы знакомитесь, воплощает семью, остальные пытаются подражать ему, и, как правило, получается ерунда. Братья Криппена, наверное, оказались бы сплошным разочарованием. Полное отсутствие индивидуальности.
Он бросил полотенце в корзину и принялся чистить ногти.
– Послушайте, я пригласил на ленч нескольких жутких зануд. Но давайте выпьем вместе кофе в маленькой курительной наверху в два пятнадцать. К тому времени я от них избавлюсь. Пока.
Он кивнул и уверенно направился к двери.
Как чудесно, думал Реджинальд, быть так уверенным в себе. “Привет, дорогой мой, похоже, вы не прочь пообедать со мной. Ничего не выйдет, но в знак расположения могу выпить с вами кофе”. А потом уйти, не сомневаясь, что собеседник явится. Наверное, так и становятся миллионерами. Абсолютная уверенность в себе и никаких сомнений.
Он явился в два пятнадцать, в чем Ормсби и не сомневался. Они сели пить кофе в маленькой курительной на втором этаже, и тайна Хейуардс-гроув тут же перестала быть тайной.
– Вы как-нибудь должны прийти к нам на ужин, – заметил Ормсби. – Я велю ее светлости написать приглашение вашей жене. Я думаю, нам необязательно обмениваться официальными визитами и заниматься прочей ерундой.
Ормсби и Сильвия! Что Сильвия может подумать о нем? А что он подумает о Сильвии?
– Не хотите писать для меня? – И, прежде чем Реджинальд успел открыть рот, Ормсби предостерегающе поднял руку и сказал: – Я знаю. Вы больше не станете писать. Это была ваша первая и последняя книжка, верно? А я сказал тогда: “Ерунда!” Еще одна отличительная черта миллионера. Память. Каждый, с кем вы знакомитесь, может понадобиться вам впоследствии, поэтому, когда вы встречаете его снова, вы должны прикинуть – может быть, сейчас как раз удобный случай использовать его.
– Я не совсем понимаю, – сказал Реджинальд, – зачем мы приехали в Лондон. Шла речь о том, чтобы сделать из книги пьесу, я собирался повидаться с одним американским издателем, еще были какие-то дела. Дела, которые представлялись довольно важными издалека, при ближайшем рассмотрении выглядят менее серьезно. Я, наверное, должен... не знаю... Здесь все иначе, чем в деревне... Только... – он колебался.
– Мои газеты не совсем в вашем стиле, да?
– Ну... – Реджинальд смущенно улыбнулся.
– Валяйте, не стесняйтесь. Нас ничто не связывает. Ни один из нас не умрет, если мы никогда больше не увидимся. Какого же черта не сказать, что мы думаем друг о друге?
– Хорошо, – решился Реджинальд. – Если говорить откровенно, Ормсби, меня иногда просто трясет от ваших газет. Я говорю о газетах, потому что не знаю точно, какие из еженедельников принадлежат вам. Какая вульгарность! Боже мой!
– Значит, они вульгарны?
– Откровенно говоря, да.
– Вы докурили трубку? Тогда возьмите сигару.
Реджинальд взял сигару, а Ормсби рассмеялся и потом объяснил:
– Когда мне было шестнадцать, я служил мальчиком на побегушках в типографии, совсем маленькой, мы печатали бланки, визитные карточки, объявления о продаже собак, прочую мелочь. Местная газета терпела очередное банкротство, и я явился к ее владельцу, он же был и издателем, и наборщиком, и всем на свете. Вдруг меня осенило. Шестнадцать лет, волосы, прилизанные на прямой пробор, высоченный воротник, атласный галстук: по черному фону алые подковы. Я выглядел сущим идиотом. Он спросил: “Какого черта тебе надо?” А я ответил: “Я пришел купить вашу газету”. Он смерил меня взглядом с головы до ног – это не заняло много времени, я был небольшого роста – и сказал: “Конечно, сколько тебе нужно экземпляров?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84