Ученые допускают, что и Вселенная соткана единственным Праатомом. Жизнь этого Праатома и есть мозаика Вселенской Эволюции. Мыслящие существа постепенно, во времени и пространстве, "рассматривают" то, что Всегда Есмь. Таким образом, все сущее - тождественно, ибо несет в себе импульс Единственного Праатома. А время, пространство - лишь ритмика, проявление, волны эволюции. Мыслящее существо должно овладеть секретом этой динамической творящей нити. И если преуспеем в этом, тогда сможем сознательно сливаться с Космосом, расширять свои чувства и разум - до Беспредельности...
- Какая-то научная религия, - скептически вздохнул баптист. - Но без любви, без веры, без надежды. У нас есть Отец, Творец. Значит, есть упование, что где-то можно отдохнуть от абсурда бытия.
- Это правда, - согласился Гореница. - Нам негде почить, преклонить голову. Мы - вечные птицы. Бытие - вечный полет. Но - все же - вы заблуждаетесь. Задание, о котором я намекнул, нельзя осуществить без любви. Надо очень любить людей, мир, каждый цветок, чтобы идти на такой сумасшедший шаг - познание Целого! Сумасшедший с точки зрения "нормального" смысла. Но надо идти! И мы пойдем. Новый Человек должен родиться от нас, как мы родились в лоне животного мира. Вы знаете, что бывает, когда в лоне матери задерживается плод?
- Мертворожденное дитя, - подсказал Григор.
- Да! - остро взглянул на него Гореница. - Преждевременное рождение - тоже катастрофа. Кесарево сечение - это исключение, которое не всегда бывает удачным. Нужно трепетное ожидание, чтобы человечество своевременно родилось в новое бытие...
...Григор с Галей вышли на улицу, направились к днепровским склонам. Над Левобережьем плыли туманы, фиолетовой мглой наливалось небо.
- Тебе понравилось? - помолчав, спросил Григор.
- Гореница хорошо сказал. Мне он чем-то близок... будто я с ним знакома давным-давно... вот как с тобой...
- Мне тоже он близок.
- А судьи не понравились. Умные ребята, но все это - наивно. Сами же люди навыдумывали богов, а затем принялись их судить...
- Ну не совсем навыдумывали. Все это - сложнее. Тут тянется ниточка к праистории, к космоистории... А наши ребята? Ведь это лишь шуточный прием...
- А мне грустно. Во всех этих ка-вэ-энах, различных дискуссиях есть некая гротескная искусственность. Нет органичности, естественности. Там, где есть природность, - не может быть дискуссий. О чем дискутировать цветам? Или орлам, аистам? Летим, брат, вот единственное слово. А то - соревнуются, кто умнее скажет, острее, кто больше знает, помнит. Разве мудрость в памяти? Или в острословии, юморе?
- А в чем же, Галя?
- В простоте, в искренности. Я это ощущаю, но... доказать? Нужно ли? То, что можно "доказать", - неправда.
- Парадоксально, но - верно. Интересно весьма. Правда, как солнце, не требует доказательства. Греет, сияет и жжет! Галя, я что-то захотел есть. Зайдем-ка в кафе. Недалеко от фуникулера. Посидим, а то ведь завтра я еду...
- На две недели? - заволновалась Галя. - Так надолго?
- Командировка, - вздохнул Григор.
И снова молчание. Надо обманывать. А она говорит об искренности. Как же уйти от недостойной комедии?
Им принесли бутылку сухого вина, конфеты, яблоки и яичницу. Григор наполнил бокалы. Галя взяла свой, посмотрела на свет, улыбнулась.
- Традиция. Но приятная. А вообще-то - я всегда с тобою как в хмелю. За твое возвращение. За успех.
- За любовь, - сказал Григор.
Она возражающе покачала головой.
- За любовь - нельзя
- Почему?
- Потому что она - вне всего утилитарного. Можно желать богатства, успеха, здоровья, но любви... нет! Она приходит сама. И уходит тоже сама. Она есть или ее нет. И ничто не вернет ее.
- Тогда, - молвил Григор, - выпьем за то, чтобы она не ушла. Она тут... Со мною.. Правда, Галя?
- Правда, - ответила просто и спокойно. - Она здесь... невидима. Как мне хочется сохранить ее, оберечь...
Прошло две недели. Григор вернулся в Киев. Шеф встретил его приветливо, но сдержанно. Сразу же сказал:
- Придется тебе снова взяться за то дело, голубчик.
- За какое? - не понял Григор.
- Предыдущее.
- Но ведь Куренной явился?
- И затерялся. Дело чрезвычайно осложнилось. Его убили...
- Как? - подскочил Григор.
- Не ори, - сердито прервал шеф. - Не барышня дореволюционная, а криминалист. Держи себя в руках!
- Но он же был в тюрьме?
- Его выпустили. Оказалось, и весьма быстро, что он не виноват. Главбух там поработал после его исчезновения. Когда его спросили, где он был, Куренной заявил, что на том свете...
- Как?
- Что слыхал - то передаю. Ну, его сюда-туда, зачем, мол, врешь? Ведь ты чист перед законом? Он свое: был на том свете. Еще захватил с собою сувенирчик. Чаша или бокал. Прозрачный, очень тонкой работы. Почти невидим. Чашу взяли, начали анализировать. Снова к нему - где взял? Кто тебе дал эту штуковину? Не за границей ли был? Он свое - на том свете. Короче - какая-то буча поднялась по поводу волшебной чаши. Точно не знаю. Его - в психиатрическую. В Павловскую. Там обсервировали. Говорят - здоров, нормален. И внезапно - известие. Из Института физики звонят: пропала чаша. Я туда. Говорят - невероятная ценность. Надо найти, вернуть. Станьте колдунами, магами, но разыщите. Весьма мудрые они! Потеряли, а нам искать? А где ее искать? Возвращаюсь - еще сюрприз: из дурдома сообщили, что герой этой истории исчез!..
- Куда?
- Погоди. Исчез неизвестно куда, но через два часа милиция сообщила, что на шоссе около Святошино нашли два трупа...
У Григора защемило под сердцем.
- Почему два? Кто другой?
- Вот это и есть самое странное, - сурово сказал шеф. - И страшное. Убили отца... и дочь...
- Галю? - не своим голосом закричал Григор.
- Ее, - скупо ответил шеф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134