Третья – фиксация выявленных расхождений.
Лев сам предложил, чтобы ходатайство об удостоверении судом расхождений заявляла я.
Как только открылось судебное заседание, я попросила о приобщении к делу стенограммы магнитофонных записей. Прокурор мое ходатайство поддержал, и без всяких осложнений оно было удовлетворено. С этого момента стенограмма стала «материалами дела» и я получила право удостоверять любые имеющиеся в ней формулировки.
Рассмотрели еще какие-то незначительные вопросы судебной процедуры, и вот суд объявил:
– Переходим к дополнениям к судебному следствию.
Какой-то дополнительный вопрос задала Волошина. Спокойно провел дополнение и Юдович – все то, что он просил, суд удостоверил.
Наконец наступила моя очередь. Я начала с того, что задала один и тот же вопрос Бурову и Кабанову:
– Не задавал ли следователь Юсов каких-либо дополнительных вопросов уже после того, как была прекращена запись показаний на магнитофон?
И оба мальчика ответили:
– Нет.
Карева и Волошина охотно выслушали такие ответы. Они видели в них свидетельство того, что закон соблюден. Все, что говорилось, записано на пленку, ничего не упущено. А мне была важна фиксация этого обстоятельства, чтобы предупредить возможность объяснения, дописок, то есть фальсификаций, чисто техническим нарушением правил звукозаписи. Мол, допрос был закончен, следователь не успел все записать и потому вновь уточнял какие-то второстепенные детали.
Как договорились, начала уточнять отдельные формулировки из заключений экспертиз, даты некоторых документов. То есть все то, что определяется формальным требованием, – в речи можно ссылаться только на то, что проверено и удостоверено судом.
И вот:
Я: В протоколе очной ставки между Буровым и Кабановым в томе третьем на листе дела 129 имеется следующая запись: «…»
Карева: Товарищ секретарь, запишите: «Суд удостоверяет наличие следующей записи в протоколе очной ставки в томе третьем на листе дела 129.»
Я: В стенограмме этой же очной ставки по этому же вопросу имеется следующая запись: «…» (опять цитата).
Я привожу запись, в которой никаких существенных расхождений нет. Оба текста почти дословно совпадают.
Карева: Товарищ секретарь, запишите: «Суд удостоверяет…»
Так еще две цитаты с очень небольшими расхождениями. А потом:
Прошу удостоверить. В томе третьем на листе дела 86 в протоколе допроса Бурова записано: «Марина вырвала левую руку, и я сильнее стал держать ее. У Марины были еще плавки. Плавки с нее снял Сашка».
Карева: Суд удостоверяет.
Я: Прошу удостоверить, что в стенограмме эта запись отсутствует. Никакого упоминания о плавках и о том, кто их снимал, в ней нет.
И пауза. Та самая, которая так невыразительно выглядит в книге и которая почти как взрыв там, в суде.
Карева: Товарищ адвокат, что вы хотите этим сказать?
Я: Я хочу сказать, товарищ председательствующий, что в томе третьем на листе дела 86 имеется запись, которую вы уже удостоверили. Я также хочу сказать, что в стенограмме такая запись отсутствует. Прошу вас проверить и в соответствии с законом удостоверить правильность моего утверждения.
И опять пауза. А потом Карева медленно произносит:
Товарищ секретарь, суд удостоверяет, что такая запись в стенограмме отсутствует.
Я: Прошу удостоверить, что в рукописном протоколе допроса подсудимого Кабанова в томе третьем на листе дела 96 записано: «Я бросил кофту Марины недалеко от забора руслановской дачи».
В магнитофонной записи эти его показания зафиксированы: «Кто из нас прятал кофту Марины и где – не помню».
Хорошо помню, как вскочила Волошина с криком: – Этого не может быть! Наверное, есть уточнение в конце протокола!
Но я спокойна. Ни в начале, ни в конце представленной самим прокурором расшифровки этого нет.
И опять:
Карева: Товарищ секретарь, суд удостоверяет.
Еще одно такое сопоставление, и взрывается Карева:
Товарищ адвокат, суд вновь предлагает вам аргументировать ваше ходатайство. Объясните, для чего вы заставляете нас делать эту работу?
Я: Пожалуйста, товарищ председатель. Основанием моего ходатайства является статья 294 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР. Она обязывает меня просить вас об удостоверении тех материалов дела, которые имеют значение для защиты. Поскольку протоколы допросов моего подзащитного и его очных ставок несомненно являются доказательством по делу, а стенограмма вами уже приобщена, я и прошу вас об удостоверении отдельных выдержек из них.
Карева: Это все, что вы можете сказать в обоснование вашей просьбы?
Я впервые вижу Кареву такой. Все ее лицо покрыто красными пятнами. Она с трудом сдерживает не волнение даже, а бешенство. Бешенство от впервые ощущаемого ею собственного бессилия – у нее нет возможности отказать мне. Она вынуждена каждый раз произносить:
– Удостоверяю.
Говорю спокойно, каким-то, как мне казалось, даже скучным голосом. Только почему-то не могу остановить дрожь в коленях, скрытых от всех адвокатской трибуной. Но это не потому, что боюсь и волнуюсь. Это от необходимости сдерживать презрение к ней, судье – «объективному и беспристрастному избраннику народа».
Уже потом, в перерыве, Юдович и Чайковская сказали, что ни разу в процессе не видели у меня такого лица. Лица, полностью лишенного всякого выражения.
Так продолжалось около часа. А потом Карева сделала еще одну попытку остановить меня:
– Товарищ адвокат, по плану работы суда мы должны сегодня закончить судебное следствие. Мы слушаем вас достаточно долго. У суда нет времени целый день тратить на такую работу.
– Вы ошибаетесь, товарищ председательствующий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159