– Давайте, все валите на меня, – огрызнулся Юрий.
Додумались ведь дельцы на бывшем мясокомбинате: американские куриные окорочка, выращенные на анаболиках, нашпиговывают смесью воды, соли, красителя, какой-то горчинки, замораживают раздутую вредную организму массу и выбивают деньги из дураков, называя это бизнесом.
Данило закончил свою мысль вопросом, повисшим в воздухе:
– Откуда берутся эти отморозки?
Мужчины выпили, выждав немного, Галина, как бы отвечая мужу, начала перечислять:
– Общепризнанно: телевидение направляется умами воров-прихватизаторов, кинопрокат находится в руках кинобандитов, эстрада поет и пляшет в окружении гомиков и лесбиянок. Большинство программ телевидения воспитывают антикультуру. Все орут, перебивают друг друга, как бы пытаясь отработать уплаченное им и внедрить непотребное.
– Какой-то эмоциональный фашизм, – вставил Альберт.
Много труда, сил и времени потребуется, чтобы возродить былую культуру.
– А молодежь, несмотря на напичканность учебных заведений компьютерной техникой, становится все примитивнее и менее развита в общечеловеческом понятии. Книг не читают, а широта ума распространяется только в пределах рамки телевизора.
– Становится нормой с 9-го класса последние парты оставлять для малолетних семейных пар.
И с осуждающей твердостью и возмущением:
– Нарушены не только моральные, но и физиологические законы.
– Какую-то непонятную жизнь вы создали себе, – с грустью произнесла Софья Семеновна.
– Нет, тетя Соня! – возразил Альберт. – И ваше поколение помогло в этом, многие из вас голосовали за эту власть и ее партию. Она и разделила нас по религиям, этническим признакам, разрезу глаз и цвету кожи, языкам, округам и регионам, на людей федерального, краевого и местного значения, а отсюда бедных, нищих и бомжей, грамотных и безграмотных, рабов и рабовладельцев, пьющих и запивающихся.
– Теперь на бабушку напали, – с тоном защиты произнес Юрий.
Вся жизнь Галины прошла в одной среде обитания, и потому вся боль души лезет наружу.
– Школы дряхлеют вместе с учителями, молодых тоже нет. В Сибири принято для нормального и безопасного обучения всего четыре процента школ, а сели за парты на 7 % меньше прошлого года и так ежегодно. Родители в большинстве своем недовольны и не понимают эту блудливую платную систему образования, а ребенок в семье становится большой роскошью.
Вздохнув, она продолжила:
– Качественное образование становится недоступным, а доступное – потеряло качество и превратилось в ликбез, где отсиживают классы и ставят оценки «3» – два в уме. Зачем учить, все равно вымрут.
Подкладывая хреновину в тарелку со свежими пельменями, она подвела итог:
– Никому не нужна стала грамотность, эта настоятельная потребность советского человека, которая открывала ему дорогу к прогрессу и являлась средством культурного развития.
Все задумчиво молчат.
– Как же так? – спрашивает Софья Семеновна. – В тяжелейшие годы войны и послевоенной разрухи в школах выдавались бесплатно учебники, тетради, даже чернильницы с ручками и перья к ним. Я своим шила мешочки для непроливашек, они привязывали к школьным самодельным сумкам и бегали.
– Вот она, народная власть и наглядный пример ее заботы о молодой поросли, ее будущем! – с пафосом произнес Альберт и как-то незаметно разговор перешел на разные темы, мужчины пошли курить.
А Данило продолжал бубнить Юрию:
– Мы вам оставили мощную страну, отстроенные города и села, работающие на полную мощь заводы. Что оставите вы своим детям и внукам?
Юрий покрутил головой, опустил глаза и начал выходить из-за стола.
– Вот он ваш дебилизм! – вдогонку ему крикнул Данило, налил рюмку, выпил и начал усердно уничтожать все, что приготовили невестки Валерия и Катерина.
И только Вячеслав Анатольевич Новиков оказался не у дел. Гармошка его не потребовалась, а в этих разговорах он не нашел темы, потому что в голове до сих пор творился сумбур. Его мысли перекидывались от сегодняшнего к тому далекому, почти забытому детству.
Учился он неплохо, но шибко не хотел «шпрехеть» по-немецки, ведь на нем говорил этот зараза Гитлер. А Эльза Эдуардовна старалась, чтобы не было отстающих по ее предмету. Сегодня после уроков Славка читал ей долго на этом ненавистном языке.
Длинна деревня Старая Белокуриха: от школы по 3 километра в ту и другую сторону. Когда идешь ватагой, эти километры незаметны, но одному – тошно. Благо, что на дороге то тут, то там конские говяхи, выбирай покруглей и пинай подшитым валенком. В расстроенных чувствах от одиночества и насильного чтения Славка пнул так, что говях взвился, отлетел далеко-далеко и попал в собачью свадьбу, да прямо в невесту, окруженную опьяненными жаждой полового удовольствия кобелями. Как она взбрехала, да кинулась в его сторону, а за ней вся подгулявшая компания от мала до велика, изрыгая всю собачью матершину. Особенно показывал себя черный с белой грудью кобель, видать, главный претендент на ее предмет удовлетворения. Огляделся в страхе Славка, до ограды далеко, единственным твердым предметом была чернильница-непроливашка в сшитой мамой сумке с книжками да тетрадками. Сучка, воодушевленная поддержкой кавалеров, проявляла все большую агрессивность. Свора половых угодников уменьшала круг, произнося свое возмущение на всех кобелиных нотах.
– Ну и пусть Эльза Эдуардовна поездит ко мне в больницу в Алтайское, – сказал им Славка.
И в этот момент на пригорке он увидел покоряющего пространство, несущегося со страшной, как показалось, скоростью, кобеля Григория.
– Теперь все, – попрощавшись с жизнью, подумал Славка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107