Надо лишь выйти на него.
– Да, только он, – подтвердил обер-ефрейтор. – Может быть, вам сможет помочь мой земляк и приятель гауптман фон Бабах, адъютант рейхскомиссара. Пусть фрейлейн напишет заявление, а мы его протолкнем. Гауляйтер весьма ценит Бабаха. Он происходит из известной аристократической семьи. Его дед был генералом во времена Вильгельма.
– Если нам это удастся, мой дорогой Шмидт, я буду вам обязан до конца своих дней. Огромное спасибо вам и за саму идею. А о вас я позабочусь, можете на меня положиться… Только я не хочу быть неправильно понятым.
Кузнецов положил в карман обер-ефрейтору солидную пачку банкнот, которые он получил в отряде.
– Не надо, прошу вас. – Шмидт был возбужден. – Этого не требуется, господин обер-лейтенант, я предложил походатайствовать за вашу невесту из чисто дружеских побуждений.
– Вы на редкость искренний человек, Шмидт. И не стесняйтесь, пожалуйста. Помогать ближнему – святая обязанность людей. Или вы не христианин? За настоящего друга я готов на все…
Обер-ефрейтор просиял. Прежняя неловкость уступила место сознанию, что его трудности остались позади. И все это благодаря Зиберту. Шмидт формально принадлежал к подразделению подполковника Шилинга, но фактически подчинялся гауптману фон Бабаху. Дрессировка собак велась таким образом, что они признавали лишь двух человек – самого Коха и Шмидта. Поэтому и имперский обер-ефрейтор всегда был под рукой у фон Бабаха. Совместные дела еще больше сблизили их, не говоря уже о том, что они были земляками, а это у пруссаков всегда играло немаловажную роль.
Гауптман фон Бабах оказался падок на деньги и после знакомства с Зибертом старался сблизиться с ним. Ему импонировало общество «героя-фронтовика» грудь которого украшали два Железных креста. Как и многие тыловики, он был неравнодушен к боевым наградам.
– Если бы мне ваши заслуги, – открыто признался он однажды, – я бы со своими связями и способностями быстро стал генералом.
– Честно скажу вам, господин гауптман, для меня в этом мире важны лишь пять вещей: фюрер, Великая Германия, мужская дружба, женщины и деньги. Карьера меня не особенно интересует. Что касается денег, они меня интересуют лишь постольку, поскольку позволяют жить красиво.
Фон Бабах задумался, задетый за живое беззаботным отношением Зиберта к деньгам, которых ему самому так недоставало. «Выходит, – размышлял он, – я просто не умею пользоваться теми возможностями, которые дает мне мой пост».
– Я тоже не раб золотого тельца, но золото не пахнет, мой Зиберт! Без денег человек немощен, независимо от того, любит он их или нет. Вот, например, завтра ко мне приезжает из Берлина приятель, личный адъютант генерал-фельдмаршала Кейтеля. Мы с ним вместе учились в военной академии. Я должен буду сводить его и его друзей в ресторан, купить ему какой-нибудь подарок. Конечно, по служебной линии он получит все, что ему положено. Но он будет ожидать чего-то и от меня. Это естественно. А что прикажете делать мне, если всю зарплату до последнего пфеннига я отсылаю жене?
И хотя фон Бабах придерживался покровительственного тона в отношениях с Зибертом, ему пришлось несколько раз брать у того взаймы. Чтобы не возвращать долг, он всякий раз делал намек, что окажет Зиберту какую-нибудь важную услугу. Случай с Довгер как раз и показался ему благоприятным для такого расчета. Хотя Валентина выдавала себя за фольксдойче, в рейхскомиссариате она не числилась как лицо немецкого происхождения. Поэтому ей неожиданно прислали повестку отправиться на работы в Германию. В отряде и в Центре это вызвало беспокойство и озабоченность. И пока думали да гадали, что делать, Кузнецов предложил хитрый план: добиться приема у рейхскомиссара Коха и попросить его лично отменить решение о посылке фольксдойче Довгер в Германию. А во время аудиенции совершить покушение на рейхскомиссара, которое получило бы широкий резонанс и в самой Германии, и среди порабощенных народов, и в странах антигитлеровской коалиции.
– Вопрос очень трудный, – оправдывался фон Бабах перед Зибертом. – Если бы повестка не была направлена, можно было бы это дело уладить. Единственное, что я могу сделать, – отложить отправку на две недели, а отменить ее может лишь сам гауляйтер Кох.
– Неужели господин рейхскомиссар станет заниматься такими пустяками? – недоуменно спросил Зиберт.
– К сожалению, иного пути я не вижу. Если фрейлейн Довгер, как вы говорите, является фольксдойче и если вы в ней заинтересованы, я сделаю все, что в моих силах, чтобы он вас принял, – ответил адъютант. – Сейчас Коха нет в Ровно. Он уехал в Берлин на похороны старинного приятеля, бывшего начальника штаба штурмовых отрядов, погибшего в дорожной катастрофе. Из Берлина он, вероятно, проедет в Кенигсберг и Варшаву. Как только он вернется в Ровно, я доложу ему о вашей просьбе. Вы же заранее приготовьте все бумаги, чтобы я мог их предварительно изучить. Вам надо будет явиться в парадной форме, да и фрейлейн Довгер пусть обратит внимание на свой туалет.
Обер-ефрейтор Шмидт известил Каминского, а тот Валю Довгер, что приезд Коха в Ровно ожидается 25 мая. На следующее утро прошение фольксдойче Валентины Довгер и Пауля Зиберта было передано фон Бабаху через Шмидта. Четырьмя днями позднее специальный посыльный постучал в дверь квартиры Валентины Довгер и вручил ей извещение из рейхскомиссариата, в котором говорилось, что Эрих Кох примет ее и ее «жениха» 31 мая 1943 года.
Благодаря мастерским действиям Кузнецова в раскинутую им сеть попался человек, обязанностью которого было неусыпно бдить над заместителем фюрера, ревностно оберегать его жизнь, не останавливаясь перед самыми жестокими мерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74