Здесь людей выгрузили из товарных вагонов, построили в шеренги и забрали у них все личное имущество. Затем отобрали детей и молодежь до 18-летнего возраста и направили их в газовые камеры. В соответствии с инструкцией то же самое сделали с теми, кто старше пятидесяти лет. Остальные заключенные должны были пройти комиссию, членами которой были начальник охраны лагеря, лагерный врач, начальник политического отделения и начальники бараков. Заключенный должен был предстать перед комиссией нагим. Если обнаруживали беременных женщин, их сразу же направляли в газовую камеру. Остальных строили и рассчитывали на первый-второй. Первый номер означал жизнь, второй – смерть. Поскольку крематории не успевают сжигать трупы, мы разводим дополнительные костры на улице. Комендант лагеря оберштурмбанфюрер Гее приказал бросать в костер людей живыми, особенно детей».
На вечеринке Грабнер не скупился на комплименты в адрес Лисовской, но она выслушивала их без видимого интереса. Затем разговор зашел о новом тайном оружии, о котором ходили упорные слухи.
– Новое секретное оружие, созданное гением немецкой нации, сровняет с землей Москву, Ленинград и все остальное, – высокопарно заявил майор Клюге. – Смею заверить вас, господа, что я имел честь лицезреть это оружие собственными глазами.
– Полностью согласен с вами, – с серьезным видом вмешался в разговор обер-лейтенант Зиберт. – Я тоже кое-что знаю об этом оружии. Слышал, что скоро вся наша армия будет полностью перевооружена, начиная от личного оружия и кончая самолетами и орудиями. Вот вам всего лишь один небольшой пример. Недавно, во время поездки в Берлин, мне подарили пистолет новой конструкции. Таких пистолетов в других странах нет. Это вальтер с двойным магазином, в котором помещается четырнадцать патронов. Полюбуйтесь на него, – и Зиберт вытащил из кобуры свой вальтер и положил его на ладонь левой руки.
– Не важничайте, обер-лейтенант! – сказал майор инженерных войск со шрамом на руке. – Я раньше вас имел такой вальтер. Это оружие создано довольно давно, и скоро оно поступит в войска в массовом порядке. Я же лишился своего пистолета при довольно трагических обстоятельствах. Не дай вам бог такое пережить!
– Расскажите, пожалуйста, про этот случай, – попросила майора Лидия. – Вас так интересно всегда слушать.
– В тот печальный день, господа, если вы помните, погибли майор фон Райс и зондерфюрер Гаан. Мы втроем возвращались из Винницы в сопровождении нескольких солдат. Неожиданно на нас напали бандиты.
Майор сделал паузу и затем продолжил свой рассказ:
– У меня был при себе точно такой же вальтер, какой показывает нам сейчас обер-лейтенант Зиберт. Я успел сделать из него несколько выстрелов и, судя по крикам, кого-то или убил, или ранил. Но и сам я был ранен в правую руку. Вот, посмотрите, – майор показал шрам на запястье. – Был мороз, снег – по колено. Все же, благодарение богу, мне удалось выскочить из машины и скрыться в придорожном лесу прежде, чем подбежали партизаны. Но номер того пистолета я помню и сейчас – 46710.
«Кажется, я дал промашку, – подумал Кузнецов. – Ну да ладно, будь что будет». Он, не таясь, посмотрел на пистолет, который все еще держал в руке, затем поднес его к губам и поцеловал. На вороненой стали достаточно отчетливо проступали злополучные цифры – 46710. «А что, если кто из присутствующих захочет посмотреть пистолет?» Невольно подумалось, что в комнате у него имеется автомат, да и пистолет заряжен полностью. Четырнадцати патронов хватило бы, чтобы изрешетить всю компанию, пока они разберутся и поймут, что к чему. Но это означало бы конец его разведывательной работы в Ровно…
В этой обстановке Кузнецов, как свидетельствуют А. Лукин и Т. Гладков, сумел мгновенно найти единственный, удивительно точный психологический ход, чтобы исправить ошибку.
Медленно, чуть ли не ритуальным движением, он поднес пистолет ближе к глазам, развернул его стороной, где был выбит номер, и несколько мгновений рассматривал его.
– Какой номер, вы сказали, был у вашего вальтера?
– 46710, – ответил майор.
– Тогда я сдаюсь, – с добродушной улыбкой проговорил Зиберт, как бы признавая превосходство майора. Этот номер больше. Значит, вы имели такую замечательную вещицу раньше меня… Яйца курицу не учат! – шутливо заключил он и спокойно положил злополучный пистолет в кобуру.
Лисовская заметила, что Зиберт несколько изменился в лице и как-то весь напрягся, когда майор рассказывал о происшествии с его вальтером. Она не могла объяснить себе, что с ним происходит, но чувствовала, что ему сейчас нехорошо, и в душе хотела, чтобы он одержал верх в словесном поединке с майором. Этот необычный Зиберт (ему было в то время 32 года), сын прусского дворянина, человек богатый, веселый, общительный, всесторонне образованный, вызывал у нее двоякое чувство.
Своим внешним видом, манерой поведения, культурой он привлекал внимание Лисовской. Но она особенно ненавидела представителей интеллектуальной фашистской элиты, которая философскими рассуждениями пыталась оправдать свои гнусные преступления.
– У обер-лейтенанта Зиберта голос соловьиный, а когти ястребиные, – доверительно говорила она Гнидюку. – Я не могу забыть ни на минуту, что этот холеный нацист получил свои награды за то, что безжалостно убивал поляков и русских… Нет-нет, получит он от меня чашу с отравой в дополнение к своим фашистским крестам.
– Это была бы ваша фатальная, самоубийственная ошибка, – ответил Гнидюк. – Немцы сразу бы раскрыли и вас, и многих других. В городе начался бы террор, что значительно затруднило бы ведение подпольной работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74