В этих рощах стоят редкие хижины из лимонного дерева, в которых живут коренные туземцы, не знающие перемен… Здесь ты встретишь старинное таитянское гостеприимство: отведаешь фруктов под навесом из лиственных и цветочных гирлянд, услышишь музыку – жалобный напев тростниковых флейт виво, хор химене, местные песни и пляски…
Я живу в уединенной хижине на сваях прямо над водой и коралловым рифом. Стоит мне свесить голову с таитянского ложа, и я вижу подводный мир. Среди белых и розовых коралловых веточек в хитросплетениях мадрепор шныряет множество рыбок, похожих больше на драгоценные камни или на колибри: ярко-красные, ослепительно зеленые, густо-синие – и вместе с ними крохотные существа, расписанные полосами всех цветов радуги, похожие на что угодно, только не на рыб. В часы дневной сиесты я с восхищением наблюдаю эту морскую жизнь, малоизвестную даже натуралистам.
По ночам же сердце мое в этом робинзоновом уединении не вполне спокойно. Ветер свистит за стеной, океан во тьме подает зловещий громовый голос – и тоска овладевает мною: на крайней южной точке дальнего острова, перед бесконечным пространством Тихого океана – величайшей водной пустыней, что достигает загадочного берега ледяного материка, – я чувствую себя единственным человеком на земле.
Мы с вождем Техаупоо два дня путешествовали к знаменитому озеру Ваириа, наводящему на туземцев суеверный страх. Немногие белые люди видели то, что мы. Необычное место: дорога сюда долга и трудна, окрестности дики и безлюдны… Вообрази себе мертвое море на высоте тысячи метров в центральной части острова; вокруг в ясном небе вырисовываются остроконечные вершины суровых утесов. Вода холодна и глубока, ничто ее не тревожит – ни шорох, ни дуновение ветра, ни зверь, ни даже рыба. «Прежде, – поясняет вождь Техаупоо, – сюда слетались с гор тупапаху – особенные тупапаху – и били по воде большими альбатросовыми крыльями».
Если будешь в среду на вечере у губернатора и встретишь там принцессу Ариитею, скажи ей, что в этой глуши я не забыл ее и надеюсь на следующей неделе танцевать с ней на балу у королевы. А если увидишь в саду Фаиману или Териа, передай им от меня что в голову взбредет.
Братец, сделай милость, сходи к ручью Фатауа и повидай малышку Рараху из Апире. Привет ей от меня. Прошу тебя, сделай это, пожалуйста. Бедная девочка! Право, клянусь тебе, я люблю ее всем сердцем. Ты, конечно, по доброте душевной все простишь нам обоим…
XLII
Рараху ничего не знала о боге Таароа и многочисленных богинях его свиты – она и не слышала никогда о всех этих персонажах полинезийских мифов. Только королева Помаре из уважения к преданиям своей страны выучила имена древних божеств и хранила в памяти диковинные легенды.
Но все поразившие меня странные слова полинезийского языка – те самые, с невнятным мистическим смыслом – были Рараху знакомы; она их употребляла и на редкость поэтично толковала.
– Если чаще будешь оставаться ночевать в Апире, – говорила она, – я тебя научу таким словам, каких девушки в Папеэте не знают, – таких слов много. Когда мы ИСПУГАЕМСЯ ВМЕСТЕ, я тебе расскажу про тупапаху, это очень страшно…
И вправду, у таитян много таких слов и оборотов, которые проясняются постепенно, если долго пожить в лесу под шум ветра и гул океана, ловя каждый загадочный звук в природе…
XLIII
В здешних лесах не услышишь птичьего пенья; слуху Гаитян неведома эта простая музыка, наполняющая леса прочих широт весельем и жизнью.
Здесь в густой тени, среди лиан и больших папоротников, ничто не летает, не движется, не щебечет; царит непонятная тишина – и она, кажется, определяет меланхолический склад характера аборигенов.
Только в ущельях, на чудовищной высоте парят фаэтоны – беленькие птички с длинным белым или розовым пером в хвосте.
В прежние времена вожди привязывали к волосам пучки этих перьев; чтобы собрать это украшение, требовалось много времени и упорства…
XLIV
НЕСКАЗУЕМОЕ
…Есть у человеческой породы потребности, как бы нарочно созданные, чтобы напоминать, до чего же мы несовершенны и материальны. Им подвластны и королевы и пастушки, и «стража, бдящая при входе во дворец», и все прочие…
Когда Помаре сталкивается с этими неизбежными обстоятельствами, три женщины заходят с ней в укромное место.
Миссия одной из жриц – поддерживать во время акта тело царственной особы. Другая держит наготове свежие и нежные листья бурао. Для третьей служба начинается тогда, когда заканчивается для двух других: поднести сосуд с монои – кокосовым маслом с ароматом сандала и этим маслом умастить места, которые листья могли чуть-чуть раздражить или поцарапать.
Процедура окончена – и процессия возвращается во дворец…
XLV
Рараху и Тиауи повздорили. В течение нескольких минут из чистейших уст без передышки, без запинки, вылетали детские ругательства, мерзкие и непристойные (по части оскорбительных слов таитянский язык не уступит латинскому).
Это была первая размолвка между подружками, позабавившая публику на берегу Фатауа, – красавицы хохотали до упаду, подзуживая девочек.
– Эй, Лоти! – рассмеялась Тетуара. – Это ведь они из-за тебя ссорятся!
Действительно, Рараху приревновала меня к Тиауи, оттого и вышел весь этот шум.
Подружки застыли, бледные, с горящими глазами, дрожащие от злости, как дикие кошки, готовые сцепиться.
– Тинито уфа! (Подстилка китайская!) – в отчаянье шипела Тиауи, намекая на зеленое газовое платье Рараху.
– Овири, амутаата! (Дикарка, людоедка!) – парировала Рараху. Она знала, что Тиауи в раннем детстве привезли с одного из самых дальних островов в архипелаге Паумоту;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40