если подружка сама не успела отведать человечины, то кто-то из ее родных наверняка был каннибалом.
Оскорбления попали в цель; разъяренные девчонки вцепились друг дружке в волосы, начали кусаться и царапаться.
Их едва разняли. Обе расплакались, потом Рараху бросилась в объятая Тиауи, и подружки расцеловались. Они ведь обожали друг друга…
XLVI
Тиауи, забывшись от волнения, поцеловала подругу носом. Это старый забытый обычай полинезийцев – так ее учили в детстве на далеком варварском острове.
Она прижала носик к упругой щечке Рараху и громко засопела – это и был поцелуй по-полинезийски. Целоваться по-европейски они научились совсем недавно.
И малышка Рараху поглядела на меня сквозь невысохшие слезы с лукавой улыбкой, как бы говоря:
– Какова дикарка! Не права ли я была? Но все равно я ее очень люблю!
Девочки крепко-крепко обнялись, и через мгновенье ссора была забыта.
XLVII
Когда бродишь под стройными пальмами по белым гаитянским пляжам, встречаешь время от времени, то на одинокой высотке над бирюзовым океанским простором, то еще в каком-нибудь печальном месте, выбранном со вкусом предками нынешнего народа, надгробные холмы: насыпные коралловые курганы. Это мараэ – захоронения древних вождей; память о тех, кто покоится в них, затеряна в баснословно давних временах. Загадочные жители Рапануи украшали курганы гигантскими статуями с ужасающими лицами. Таитяне же просто сажали рощи железного дерева. Железное дерево – кипарис здешних мест; крона его темна до черноты, ветер с особенным свистом носится в редких ветвях его…
Эта коралловые курганы, сохранившие ослепительную белизну, несмотря на годы, поросшие большими траурными деревьями, наводят на мысль о страшных древних обрядах. Похоже, это и вправду алтари, где мертвецам приносились человеческие жертвы!
– Только на Таити, – рассказывала королева Помаре, – даже в древности закланные жертвы не съедали, а лишь изображали жертвенную трапезу. Правителю подносили на блюде, как знак его власти, вырезанные из орбит глаза. Конечно, это ужасно. Но таков был обычай! (Записано со слов Помаре.)
XLVIII
Тахаапаиру, приемный отец Рараху, занимался необычайным промыслом: в Европе, столь богатой на всякого рода изобретения, ничего подобного и в голову не могло прийти.
Глубокий старик, каких немного в Океании, обладал серебряной бородой – величайшая редкость в тех местах. На Маркизских островах седая борода – невероятная драгоценность: из ее волос делают дорогие плюмажи и серьги для вождей. Там живут несколько седобородых старцев, за ними заботливо ухаживают, чтобы регулярно использовать редкостный дар природы.
Дважды в год Taxаапаиру стриг бороду и отправлял на Хива-Оа, самый дикий из Маркизских островов: там она ценилась на вес золота.
XLIX
…Я держал на коленях человеческий череп: Рараху с ужасом разглядывала его.
Мы сидели на самой макушке кораллового кургана под высокими железными деревьями. Дело было к вечеру в отдаленном округе Папеноо; солнце медленно опускалось в огромный зеленый океан; стояла дивная тишина…
Я нежнее обычного смотрел на Рараху – это был прощальный вечер: «Рендир» ненадолго уходил на север, на Маркизские острова.
Рараху сидела серьезная и сосредоточенная, погруженная в детскую думу свою, неведомую для меня. На миг ее всю осветил золотистый свет, а затем лучезарное солнце погрузилось в воду, и на закатном небе рисовался ее грациозный силуэт…
Никогда прежде малышка не видела так близко жуткий предмет, что лежал у меня на коленях. Как и все ее соплеменники, она страшно боялась его.
Было ясно, что эта штука породила в ее головке множество новых мыслей, но Рараху не находила слов для их выражения.
Череп, по-видимому, был очень старый; он почти окаменел и, как все камни и кости в здешней земле, имел красноватый оттенок. Если смерть случилась так давно, ее меньше боишься…
– Риариа! – твердила девочка. Таитянское слово «риариа» только весьма приблизительно можно перевести как «ужас». Оно соотносится с мрачными кошмарами, со смертью и привидениями…
– Чем же так пугает тебя этот несчастный череп? – спросил я Рараху.
Она показала на скалящиеся челюсти:
– Он смеется, Лоти! Он смеется, как тупапаху…
Поздно ночью мы возвращались в Апире, и Рараху все время боялась – и сильно боялась. В этих краях совершенно нет ничего опасного – ни ядовитых змей, ни зверей, ни людей… Где угодно можно без опаски расположился на ночлег под открытым небом – никто тебя не тронет. Но туземцы ужасно боятся темноты и дрожат от страха перед привидениями.
Пока мы шли по взморью, Рараху крепко держалась за мою руку и для храбрости пела химене.
Но предстояло пройти большую пальмовую рощу, через нее-то пробираться, держась за руки, было трудно…
Рараху медленно ступала впереди. Держа руки за спиной, она старалась дотянуться до меня. Ей было неудобно, но так она меньше боялась, что ее вдруг схватит за волосы красный череп…
В лесу стемнело и чувствовалось благоухание тропических растений. Под ногами хрустели сухие пальмовые листья, устилавшие землю. С высоты доносился металлический звук перебираемых ветром зеленых пальмовых крон. За стволами слышался зловещий хохот тупапаху, а в траве – отвратительное урчание: большое семейство голубых крабов при нашем приближении торопилось укрыться в подземных норах…
L
Приближался волнующий час расставанья…
Вечером я рассчитывал повидаться наконец с Таимахой. Мне сообщили, что она вернулась на Таити, и я через одну из фрейлин назначил ей свидание на пляже Фареуте при заходе солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40