Хотя в его обязанности входила довольно тяжелая работа, на судне он был баловнем. Янн дал юнге отхлебнуть из своей кружки, после чего подростка отправили спать.
Разговор о женитьбе возобновился.
– А когда, Янн, мы погуляем на твоей свадьбе? – спросил Сильвестр.
– Не стыдно тебе, – подхватил капитан, – такой здоровый малый, двадцать семь лет, и до сих пор не женат! Что о тебе девки-то думают?
Янн презрительно пожал широченными плечами:
– Я свои свадьбы праздную по ночам, а иной раз и днем, как случится.
Не так давно он закончил пятилетнюю воинскую службу. На флоте, будучи матросом-канониром, он выучился говорить по-французски и высказываться в скептическом тоне. И теперь принялся рассказывать о своих последних похождениях.
Было это в Нанте. Однажды вечером, возвратившись из плавания, он, слегка подвыпив, оказался возле увеселительного заведения. В дверях женщина продавала огромные букеты по луидору за каждый. Он купил один, сам не зная зачем, а когда вошел внутрь, то, недолго думая, швырнул цветы прямо в лицо певице на сцене. Отчасти это был просто безотчетный порыв, отчасти – насмешка над живой куклой, которая показалась ему слишком размалеванной. От неожиданности женщина упала. Потом целых три недели длился их роман.
– А когда я уезжал, она подарила мне вот это, – он бросил на стол золотые часы, словно пустячную игрушку.
Рассказ Янна был сочен и груб, но банальная городская история звучала фальшиво в кругу этих простых людей, окутанных молчанием моря и полуночным светом, который на миг пролился к ним откуда-то с высоты и напомнил об уходящем полярном лете.
Такого рода замашки друга удивляли и огорчали Сильвестра – чистого ребенка, воспитанного в уважении к церковным таинствам старой бабушкой, вдовой рыбака из деревни Плубазланек. Мальчонкой он каждый день ходил с ней на могилу матери, где, стоя на коленях и перебирая четки, читал молитвы. С кладбища на крутой возвышенности виднелись серые воды Ла-Манша, где когда-то, во время кораблекрушения, погиб его отец. Жили они с бабушкой бедно, с малолетства пришлось рыбачить, детство прошло в море. С невинным выражением верующего он до сих пор ежевечерне молился. Он тоже был красив лицом, а сложен, после Янна, лучше всех моряков на судне. Мягкий голос и ребячьи интонации не вязались с его рослой фигурой и черной бородой. Вырос он очень быстро и чувствовал себя скованно, оттого что разом сделался таким высоким и широкоплечим. Юноша рассчитывал вскоре жениться на сестре Янна, но до сих пор ни одной девице не удалось его соблазнить.
На судне имелось всего три койки, а моряков было шестеро, спали по очереди: часть ночи один, часть – другой.
Уже перевалило за полночь, когда рыбаки закончили отмечать праздник Успения покровительствующей им Богоматери. Трое забрались спать в маленькие, темные, похожие на гробницы ниши, а трое других – Янн, Сильвестр и их земляк, по имени Гийом – поднялись на палубу, чтобы продолжить ловлю.
Снаружи было светло, как всегда светло.
Но свет лился тусклый, ни на что не похожий, словно лучи угасавшего солнца падали на предметы, а вокруг зияла гигантская бесцветная пустота, и все, что не было деревянными конструкциями корабля, – все казалось прозрачным, неосязаемым, призрачным.
Глаз едва различал то, что должно было быть морем: сперва оно казалось неким дрожащим зеркалом, которому нечего отражать, потом превращалось в равнину, от которой шел пар, а еще дальше – в ничто; не было видно ни горизонта, ни очертаний.
Влажная свежесть пробирала сильней, чем настоящий холод, и в воздухе явственно ощущался привкус соли. На мир снизошли спокойствие и тишина, дождь прекратился; чудилось, что этот потаенный необъяснимый свет исходил из бесформенных и бесцветных облаков в вышине. Видимость была хорошей, люди знали, что сейчас ночь, и не могли объяснить, откуда берется это бледное свечение.
Трое мужчин, стоявших теперь на палубе, с детства привыкли жить среди холодных вод и смутных, причудливых видений. Они привыкли наблюдать, как изменчивая бесконечность играет вокруг их тесного дощатого жилища, глаза свыклись с ней, словно глаза больших птиц, парящих над безбрежным пространством моря.
Судно медленно покачивалось на месте, все так же издавая жалобный скрип, однообразный, точно песня бретонца, которую тот напевает во сне. Янн и Сильвестр быстро приготовили удочки и крючки, а третий рыбак открыл соляную бочку, поточил большой нож и уселся позади ждать.
Удача пришла быстро. Едва закинув удочки в холодную спокойную воду, они тут же выдернули их с большими рыбинами, поблескивающими стальной чешуей.
Проворная треска то и дело попадалась на крючок; казалось, ловля могла бы длиться вечно. Третий моряк, молчавший, как и все остальные, потрошил тушки, распластывал их, солил, считал улов; штабеля засоленной рыбы, главного богатства моряков, заметно выросли.
Час шел за часом, и свет, разлитый в огромном пустынном пространстве, постепенно менялся: теперь он представлялся более реальным. То, что было бледными сумерками, чем-то похожими на северный летний вечер, теперь, без ночного перерыва, превращалось в нечто вроде утренней зари, которую все зеркала моря отражали расплывчатыми розовыми полосами…
– И то верно, Янн, тебе надо жениться, – глядя в воду, вдруг сказал Сильвестр, на сей раз очень серьезно. Вид у него был такой, будто он знает кого-то в Бретани, кого покорили темные глаза его старшего брата, но робеет говорить об этом важном деле.
– Мне-то!.. Что ж, однажды я отпраздную свою свадьбу, – отвечал Янн все с той же высокомерной улыбкой, поводя кругом живыми глазами, – но возьму я в жены вовсе не девушку из наших краев, нет, я женюсь на море и приглашаю вас всех на праздник…
Они продолжали забрасывать удочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56