Кто-то сказал, что это бедуины.
Беспрестанный палящий зной, несмотря на осень, вызывал у него чувство потерянности.
В один из дней судно вошло в Порт-Саид. Расцвеченный флагами всех европейских государств, город походил на праздничный Вавилон, окруженный сверкающими, точно море, песками. Судно бросило якорь прямо у пристаней, почти посреди длинных улиц с заостренными деревянными домами. Ни разу еще с момента отплытия он не видел столь близко и отчетливо такое обилие кораблей; эта сутолока развлекала его.
Под неумолчные свистки и гудки все эти суда устремлялись в длинный канал, узкий, точно канава, тянувшийся серебристой нитью среди нескончаемых песков. С высоты мачты он видел, как они шли вереницей и дальше терялись в песчаных равнинах.
По пристаням сновали люди в самых разнообразных одеждах, преимущественно мужчины, озабоченные, кричащие. А по вечерам к дьявольским свисткам и гудкам примешивались невнятные звуки оркестров, исполняющих бравурную музыку, словно для того, чтобы как-то скрасить смертную тоску всех этих изгнанников.
Утром следующего дня, с восходом солнца, корабль Сильвестра тоже вошел в узкий канал среди песков, за ним тянулась целая цепочка кораблей. Эта прогулка в пустыне длилась два дня, по прошествии которых другое море открылось перед ними.
Корабль по-прежнему шел на полной скорости. На поверхности этих более теплых вод виднелись красные разводы, а взбитая пена за кормой иногда была цвета крови. Сильвестр почти все время находился на мачте, тихонько напевая самому себе «Жан-Франсуа из Нанта» и вспоминая Янна, Исландию, славное ушедшее время.
Иногда в дальней дали, полной миражей, возникала какая-то причудливая гора. Те, кто вели корабль, без сомнения, знали, несмотря на удаленность и неясность очертаний, эти возвышающиеся участки суши – вечные ориентиры на больших морских путях. Но если ты марсовой, тебя везут, словно вещь, и тебе ничего не ведомо на этом бесконечном пространстве.
Глядя с высоты на бурлящую струю за кормой и считая, сколько времени уже корабль идет на такой скорости, не замедляя хода ни днем ни ночью, он мог лишь догадываться, как пугающе далеко теперь его дом.
Внизу, на палубе, множество тяжело дышащих мужчин ютились под навесами. Вода, воздух, солнечный свет обрели теперь какое-то мрачное, изнуряющее великолепие, и вечный праздник природы превратился как бы в насмешку над этими существами, над этими организованными и все же эфемерными жизнями.
…Однажды, наверху, Сильвестр стал свидетелем удивительного случая: огромная стая незнакомых ему птичек бросилась на корабль, точно вихрь черной пыли. Вконец выбившиеся из сил, эти крошки давались в руки, сидели на плечах у матросов.
Но вскоре самые изможденные стали умирать – умирать тысячами – на реях и в портах, под страшным солнцем Красного моря.
Они перелетели через громадные пустыни, гонимые ураганным ветром. Из страха упасть в эту бесконечную синеву, в последнем рывке, уже обессиленные, странные пернатые бросились на идущий корабль. Там, в какой-нибудь далекой области Ливии, их расплодилось видимо-невидимо, и тогда слепая бездушная мать-природа исправила свою же ошибку, исправила с той же бесстрастностью, как если бы речь шла о поколении людей.
И все же они умерли – палуба была устлана маленькими тельцами. Эти черные лохмотья с намокшими перьями еще вчера воплощали жизнь, песни, любовь, а сегодня Сильвестр и другие матросы жалостливо расправляли на ладонях тонкие синеватые крылья несчастных, а потом метлой отправляли их в великое небытие моря.
Затем прилетела саранча, и корабль тоже был усеян ею.
Люди плыли еще много дней в неизменной синеве, в которой уже не было видно ничего живого, если не считать рыб, порой выпрыгивавших из воды…
…Проливной дождь, тяжелое темное небо – берега Индии. Сильвестр только что ступил на эту землю: ему выпал случай войти в команду шлюпки.
Он мок под теплым ливнем и наблюдал вокруг себя странные вещи. Все было изумительно зеленым, густая листва деревьев напоминала гигантские перья, а у прогуливающихся людей были большие бархатистые глаза, которые, казалось, смыкались под тяжестью ресниц. Ветер, сопровождавший ливень, доносил ароматы мускуса и цветов.
Женщины делали матросу манящие знаки, что-то вроде «Послушай-ка, красавчик, иди к нам!». Но в этой очарованной стране их призыв волновал, дрожь пробегала по коже. Дивные выпуклые груди виднелись под прозрачной кисеей; женщины были точно изваянные из бронзы.
Все еще нерешительный, но завороженный, он двинулся было за ними…
Но тут короткий свисток, похожий на птичью трель, внезапно позвал его в отчаливающую шлюпку.
Шлюпка набрала ход и – прощайте, индийские красавицы! Судно вновь вышло в открытое море, а он по-прежнему оставался девствен, как ребенок.
Проведя еще неделю среди морской синевы, судно прибыло к берегам другой страны дождей и пышной растительности. Шумная толпа желтокожих мужчин, несущих корзины с углем, тотчас наводнила корабль.
– Так, значит, мы уже в Китае? – спросил Сильвестр, видя, что высадившиеся на палубу похожи на форфоровых болванчиков и волосы у них забраны в хвостики.
Нет, сказали ему, это всего лишь Сингапур, надо набраться еще немного терпения. Он поднялся к себе на марс, чтобы спастись от черной пыли, которую гонял ветер, пока уголь из множества корзин с лихорадочной поспешностью пересыпали в бункера.
Наконец в один прекрасный день корабль прибыл в бухту Туран, где стояло на якоре и держало блокаду судно под названием «Цирцея». Он уже давно знал, что ему предстоит служить на этом судне, и его действительно отправили туда с вещами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56