К часовне невозможно было подобраться: в ненастную погоду море бушует совсем близко от тропинки. Высоко взмывали белые снопы и, упав, растекались и затопляли все вокруг.
Янн, шедший впереди всех с Го, державшей его под руку, первый отступил перед брызжущими волнами. Сзади амфитеатром раскинулась свадебная процессия, и казалось, что он пришел сюда, чтобы представить морю свою жену, но море угрюмо встретило новобрачную.
Обернувшись, он увидел скрипача, примостившегося на сером камне и пытавшегося между шквалами ветра наигрывать веселую мелодию контрданса.
– Сворачивай свою музыку, дружок, – сказал ему Янн. – Море играет нам другой мотив, и, похоже, это ему лучше удается, чем тебе…
Хлынул дождь, собравшийся с самого утра. Все с криками и смехом стали карабкаться на высокую скалу, чтобы укрыться в доме Гаосов.
Свадебное застолье проходило в отчем доме Янна: жилище Го было слишком бедным для такого события.
Наверху, в большой новой комнате, за накрытыми столами вместе с молодоженами сидели еще двадцать пять человек: родные братья и сестры Янна, его двоюродный брат-лоцман, Гермёр, Кераэз, Ивон Дюфф – все те, кто ходил с ним на старой «Марии», а теперь пойдет на «Леопольдине»; четыре подруги невесты, очень красивые, причесанные на манер византийских императриц, в модных белых чепцах формы морской раковины; четыре шафера – все рыбаки, горделивые, ладно скроенные парни с красивыми глазами.
Разумеется, внизу тоже пировали и готовили пищу. Все остальные из свадебного кортежа расселись где попало, и нанятые в Пемполе женщины без передышки хлопотали у большого камина, заваленного сковородами и чугунами.
Конечно, родители Янна желали для своего сына жену побогаче, но Го слыла девушкой благоразумной и мужественной, к тому же, хоть и лишилась состояния, зато была самой красивой в округе, и им было отрадно видеть супругов, которые так подходили друг другу.
Старик отец, повеселев после супа, говорил:
– Вот и народятся еще Гаосы, их, однако, немало в Плубазланеке!
Считая на пальцах, он объяснял дяде невесты, сколько людей носят здесь эту фамилию: его отец, младший из девяти братьев, имел двенадцать детей, все они женились на родственницах, и получилось множество Гаосов, при том что немало их исчезло в Исландии…
– Что до меня, – продолжал он, – то я тоже женился на родственнице Гаос, и мы произвели на свет еще четырнадцать человек.
Представив себе эдакую толпу, он рассмеялся, тряся седой головой.
Ох и трудно было воспитывать этих четырнадцать маленьких Гаосов! Но теперь стало полегче, да и десять тысяч франков, вырученные за обломок корабля, существенно улучшили жизнь семьи.
Сосед Гаоса-отца по столу, Гермёр, весело рассказывал разные истории, случившиеся с ним в Китае, на Антильских островах, в Бразилии, во времена, когда он служил матросом на флоте. Молодые люди, которым служба еще предстояла, слушали его с широко раскрытыми глазами.
Один из самых забавных случаев произошел на борту «Ифигении». Как-то под вечер заполняли вином цистерны, и один медный краник сломался. Вместо того чтобы предупредить о поломке кого следует, матросы принялись вволю пить вино. Праздник длился два часа. В конце концов вина натекло – целый чан, все были в стельку пьяны!
Старые моряки, сидя за столом, смеялись добродушным смехом, однако не без толики лукавства.
– Все бранят службу, – говорили они, – да где же и выкинуть эдакую штуку, как не на службе!
Погода не улучшилась, напротив, ветер и дождь неистовствовали среди кромешной тьмы.
Несмотря на меры предосторожности, некоторые рыбаки беспокоились за свои лодки и баркасы в порту и поговаривали о том, чтобы пойти взглянуть, что там происходит.
Между тем другой шум, гораздо более приятный для слуха, доносился снизу, где праздновали, сидя друг на друге, самые юные из гостей. Звучали радостные крики, взрывы смеха двоюродных племянников и племянниц, уже изрядно повеселевших от выпитого сидра.
Подали мясо вареное и жареное, цыплят, несколько видов рыбы, омлеты, блины.
Говорили о ловле и контрабанде, обсуждали всевозможные способы обмана таможенников, которые, как известно, являются врагами моряков.
Наверху, за почетным столом, мужчины, все уже успевшие повидать мир, принялись забавлять друг друга рассказами о своих приключениях.
– В Гонконге, знаешь, дома такие есть, на тихих улочках…
– О да! – отвечал на другом конце кто-то, кто их посещал. – От порта надо идти вправо.
– Ага, к китаянкам!.. Ну и попользовались мы там… Трое нас было. Скверные женщины, Ma Donee, ох и скверные!..
– Согласен с тобой, скверные, – небрежно бросил Янн, который однажды после долгого плавания тоже побывал у китаянок.
– Пришло, значит, время платить. У кого деньги?.. Шарим, шарим в карманах – нет ни су! Мы давай извиняться, обещаем раздобыть денег и вернуться. (Тут рассказчик принялся изображать изумленную китаянку.) Недоверчивая старуха начинает мяукать, подняла шум и в конце концов вцепилась в нас своими желтыми лапами. (Он изображал разозлившуюся китаянку, издавая визгливые звуки и оттянув в стороны уголки глаз.) Тут откуда ни возьмись два китайца, хозяева заведения, понимаешь? Закрывают ворота на ключ – и мы в ловушке! Как и полагается, хватаем их – и башкой об стенку. Хлоп! Тут из всех дыр вылезают другие, дюжина, не меньше, и закатывают рукава, чтобы нас, значит, уложить на месте. Но глядят все же опасливо. У меня как раз был с собой пакет сахарного тростнику, я купил в дорогу, тяжелый такой. Когда он зеленый, он не ломается. Мог бы пригодиться, чтобы отделать как следует этих макак…
Снаружи бушевал ветер;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56