в эту минуту задрожали стекла, и рассказчик, прервавшись на полуслове, встал из-за стола и отправился посмотреть, на месте ли его лодка.
Заговорил другой:
– Однажды, когда я был старшим матросом-канониром и исполнял обязанности капрала на «Зиновии» в Адене, к нам на борт поднялись торговцы страусиными перьями. «Здравствуйте, капрал, мы не есть воры, мы есть честные продавцы», – подражал рассказчик речи торговцев. – Я, конечно, быстренько спровадил их обратно. Ты, говорю, честный продавец, сперва принеси пучок перьев в подарок, а после посмотрим, пускать ли тебя к нам с твоим хламом. Я бы мог по возвращении хорошую деньгу зашибить, не будь я дураком! – с горечью посетовал он. Но, знаешь, я тогда был молод… И вот в Тулоне познакомился с одной, из модного магазина…
Младший братишка Янна, Ломек, будущий рыбак, выпив слишком много сидра, почувствовал себя плохо. Пришлось его быстро уносить, и рассказ о коварной модистке, завладевшей перьями, прервался.
Ветер в камине выл, словно грешник в аду, и время от времени с устрашающей силой потрясал весь дом.
– Похоже, он злится, что мы веселимся, – проговорил кузен-лоцман.
– Нет, это море недовольно, – отвечал Янн, с улыбкой глядя на Го, – ведь я обещал жениться на нем.
Странное томление начинало овладевать ими обоими. Они разговаривали тихо, держа друг друга за руку и как-то отстранившись от всеобщего веселья. Янн, зная, какое действие оказывает вино, в этот раз к нему не притронулся, и теперь краска бросалась в лицо здоровому парню, когда кто-нибудь из приятелей отпускал матросские шутки по поводу ожидающей молодых брачной ночи.
Временами на него накатывала грусть, когда он вдруг вспоминал о Сильвестре… Было решено, что на свадьбе не будут танцевать из-за траура по нему и отцу Го.
Принесли десерт. Вскоре должно было начаться пение песен, но прежде нужно было прочитать молитвы по умершим членам семьи. Этот обычай всегда исполнялся во время свадебных торжеств, и потому, когда гости увидели, что Гаос-отец встал и обнажил седую голову, наступила тишина.
– Это по Гийому Гаосу, моему отцу.
И, перекрестившись, он начал читать по-латыни:
– Патер ностер, кви ес ин целис, санктифицетур номен туум…
Соборная тишина воцарилась во всем доме, даже внизу, где за столами сидели малыши. Все присутствующие мысленно повторяли вечные слова.
– Это по Иву и Жану Гаосам, моим братьям, погибшим в исландских водах… Это по Пьеру Гаосу, моему сыну, погибшему во время кораблекрушения «Зелии».
Когда помолились за всех Гаосов, Гаос-отец повернулся к старой Ивонне.
– Это по Сильвестру Моану.
И он прочел еще одну молитву. Янн плакал. «…Сед либера нос а мало. Амен».
Потом стали петь песни. Моряки узнали их на службе, где, как известно, всегда есть много хороших певцов.
Пуля, штык, копье, секира – все солдату нипочем.
Мы же спорим со стихией, мы тесним ее плечом.
Бравы, бравы солдаты-зуавы,
Ну а мы, моряки, – мы судьбе не должники!
Один из шаферов томным, за душу берущим голосом начинал куплет, другие басовито подхватывали.
Новобрачные, слыша пение как бы издалека, смотрели друг на друга. Глаза их сияли каким-то мутным светом, будто тусклые светильники; Го часто опускала голову: ее охватывал блаженный страх перед своим господином.
Кузен-лоцман обходил гостей, наливая всем вина с большими предосторожностями, поскольку, как он говорил, это вино нельзя взбалтывать.
Он поведал такую историю. Однажды в открытом море они увидели плавающую бочку. Бочка была большая, и не было никакой возможности взять ее на борт. Тогда они вскрыли ее прямо в море и наполнили ее содержимым все горшки и кружки. Но всего не увезешь. О бочке сообщили другим лоцманам и рыбакам. Все парусники, находившиеся неподалеку, собрались возле находки.
– Вечером в Порс-Эвен не одно судно вернулось с пьяными моряками.
Страшный шум ветра не смолкал. Внизу ребятишки водили хороводы. Самых маленьких уже отправили спать, но остальные под предводительством Фантека и Ломека безудержно расшалились и непременно хотели выскочить на улицу. Они поминутно распахивали дверь, и врывавшийся в дом неистовый ветер задувал свечи.
Кузен-лоцман закончил свою историю. Ему досталось четырнадцать бутылок вина. Он попросил, чтобы об этом случае нигде больше не распространялись, в особенности чтобы слух не дошел до начальника Бюро учета военнообязанных моряков, который мог завести на него дело о необъявленной находке.
– Это вино требует заботливого обращения. Наверняка оно наилучшего качества, в нем гораздо больше виноградного сока, чем во всех подвалах пемпольских торговцев, – заключил лоцман.
Кто знает, где было сделано это вино с потерпевшего кораблекрушение судна? Крепкое, хорошего цвета, оно смешалось с морской водой и имело резкий соленый привкус. Тем не менее на вкус оказалось отличным, и много бутылок опустело.
Головы слегка кружились, хор голосов утратил стройность, парни принялись обнимать девушек.
Гости продолжали весело распевать песни, но спокойствия не было на этом празднике; мужчин явно тревожило бушевавшее ненастье.
Снаружи зловещий шум сделался похожим на грозный рев, исторгаемый одновременно множеством разъяренных животных.
Еще создавалось впечатление, что мощные орудия производят где-то вдалеке глухие выстрелы: это море билось в берега Плубазланека. В самом деле оно проявляло недовольство, и у Го сжималось сердце от этой жуткой музыки, которую никто не заказывал для их свадебного торжества.
Около полуночи, во время затишья, Янн незаметно поднялся и сделал жене знак выйти с ним.
Он предлагал идти домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56