Спутница Риккардо остановилась, наконец, перед полукруглым входом, не то в пещеру, не то в подвал. Это была сводчатая комната, над которой сохранилась еще крыша; небольшой холм защищал ее от сирокко. Отсюда открывался вид на все развалины, на поля по ту сторону их и на белоснежный собор и здания монастыря Святых отцов на самом высоком из холмов.
Риккардо глубоко передохнул. Где-то вблизи тихо заблеяла коза, должно быть заблудилась; не слышно было ответного блеяния стада. Это напомнило Риккардо Сицилию; топот ног, пригоняемых на закате в Джирдженти коз, которых тотчас принимаются доить бережливые хозяйки; отдаленный перезвон их колокольчиков, когда они, уже выдоенные, спешат в свои загоны, на склонах гор, на полпути к развалинам храмов, тех самых храмов, которые были разорены армиями карфагенян.
– О чем вы думаете? – спросила она.
– О родных краях, – ответил он.
– Для меня все места родные, – без всякого оттенка грусти сказала она.
Вкусный запах защекотал им ноздри и вернул их к настоящей минуте. Она захлопала в ладоши.
– Надеюсь, у вас хороший аппетит, mon ami! Сама я безумно хочу есть.
– Я бываю голоден часа через три после обеда, – признался Риккардо.
– Хорошо! Вы молоды. – Она рассмеялась. – Прекрасно! – воскликнула она вдруг. – Я и забыла! У нас сегодня гость, в честь него надо убрать стол цветами.
Она выбежала на открытое место и стала срывать цветы.
– Рвите, рвите! – весело кричала она. – Ах, эти закрылись, глупенькие! – Она протянула ему ветку вьюнка.
– Они прячут свое лицо, как вы, мадам. И златоцветы тоже.
– Златоцветы? Мы зовем их по-другому. Они приносят счастье. Вот и маки! Эти не спят. Нарвем маков.
Они нарвали по большому пучку, выбирая лишь свежие, атласные цветы, только что распустившиеся, и пренебрегая цветами слишком развернувшимися и серо-зелеными бутонами.
– Осторожно! Они пачкают, – сказала она, опускаясь на обломок колонны. – Пятна, оставленные ими, не отмываются. Так же, как кровь безвинно убитых. В Тунисе есть дом, где триста лет тому назад был убит один араб; на месте, где он упал, до сих пор видно пятно. В этом доме никто не хочет жить. Говорят, там бывают джинны.
– А вы верите в джиннов?
– Тсс!.. – Она испуганно понизила голос. – Нехорошо говорить о них в таком месте. Недели три тому назад джинна видел Си-Хамуд. Он возвращался из гостей. Только поравнялся экипаж с Джедидскими воротами, как лошади захрапели и стали. Сколько ни бил их кучер, ничто не помогало. Тогда Си-Хамуд вышел из экипажа и тут-то увидел джинна. Он вырос перед самыми лошадьми в виде большого-большого негра. Си-Хамуд – храбрый человек. Кучер чуть не умер от страха, а Си-Хамуд склонился до земли и спросил, что джинну угодно от него? Тот потребовал, чтобы Си-Хамуд оставил ночью некоторые бумаги на крыше дома. Когда Си-Хамуд поднял голову, оказалось, что джинн уже исчез. Си-Хамуд выполнил то, что требовалось. В полночь послышался шум, будто несколько человек ходило по крыше. Никто не решился выйти посмотреть, а утром выяснилось, что бумаги исчезли. Джинн унес их с собой.
– Что это были за бумаги?
– Они касались права собственности на одну мечеть, кажется. Наверное не знаю. Слыхала об этом в кофейне и на базаре.
Голос ее был для него как музыка, он хоть целый год готов был слушать его.
– Расскажите еще что-нибудь о джиннах.
– Нет, нет! Нехорошо говорить о них. Будь здесь Лалла, она много могла бы рассказать.
– Кто эта Лалла?
– Богатая негритянка. Она родом из Кэруана, а сюда приехала искать счастья. Никто так не умеет рассказывать сказки. Можно состариться, слушая ее, а покажется, будто и часу не прошло. В Тунисе никто не умеет так рассказывать о приключениях Антара и Аблы или сказки «Тысячи и одной ночи».
– А кто такие Антар и Абла?
– Любовники. Но это – длинная история. Он бросился наземь у ее ног.
– Расскажите мне о приключениях Антара.
– Нет, нет. Надо три месяца, чтобы прочесть с начала и до конца, даже если читать каждый вечер в кофейне.
– Ну, часть хотя бы…
– Нет, нет, не сейчас. – Она протянула руку и, улыбаясь, погладила его по волосам. – Как вы красивы, – шепнула она, не то со вздохом, не то смеясь.
Страсть разом вспыхнула в нем. Кровь забилась в висках.
– Отошли Сайда, – быстро попросил он, ловя ее руку и поднося ее к губам.
– Не сейчас.
– Когда же? Когда же? Дорогая моя! Вы мучаете меня…
– Вы делаете больно… руке…
Он отпустил ее руку. Ее близость в таком месте и в такой час, аромат, исходивший от нее, покрывало, скрывавшее ее, – все это привело к тому, что он желал ее так, как не желал никогда ни одной женщины.
– Сними свою вуаль! – шептал он, едва владея собой, так ему хотелось сорвать ненавистное покрывало.
– Нет… Вспомните о вашем обещании, друг мой.
Он колебался мгновение. В конце концов – она всего только туземная танцовщица…
– Не сейчас еще… – снова заговорила она, обращаясь как будто больше к себе, чем к нему. – Сохраните нашу дружбу такой, какая она есть… пока… Нам хорошо. Мы счастливы сейчас как дети. Когда сердце устало – не возлюбленному исцелить его. Исцеляют часы, подобные этому… Когда я состарюсь и танцевать буду уже не в состоянии, я буду приходить сюда каждую ночь, ища исцеления. Здесь ничто не старится: каждую весну распускаются цветы и всходит наново ячмень. И море всегда тут и ночи, как эта… Я не буду одинока… Побудем так немного… хотя бы один час.
ГЛАВА VIII
В освещенном луной пространстве показалась белая фигура – загадочно улыбающийся Сайд.
– Ужин готов, – сказала женщина. – Я покажу вам, где стряпает Сайд. Он привык к этим поздним ужинам, но гостей у нас никогда не бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63