– У меня есть немного денег. Я спрячу тебя поблизости, в квартале Медина, где тебя не найдет никто. Когда-нибудь я буду богат и дам тебе все, чего бы ты ни пожелала.
Он чувствовал, что она улыбается под своей вуалью.
– А моя свобода, ради которой я пожертвовала всем, что имела? Неужто ты думаешь, что я не была любима раньше? Не любила сама? Милый! Милый! – Она вдруг оборвала, потом заговорила другим тоном: – Я проголодалась, дитя! Достань мне чего-нибудь поесть.
Риккардо отшатнулся от нее с каким-то неприязненным чувством.
И повторила свою просьбу.
– Ты был моим гостем, я буду твоей гостьей. – И добавила с лукавой улыбкой: – Всыпь, если хочешь, сонный порошок в молоко.
Он с упреком посмотрел на нее. Шутка не понравилась ему.
Можно спуститься в кладовую и принести ей поесть, но как бы не услыхала Джоконда, мимо комнаты которой придется проходить.
Он вышел, из предосторожности запер за собой дверь на ключ и бесшумно скользнул вниз по лестнице.
Вернувшись, он отпер дверь, толкнул ее. В комнате было темно; свеча, которую он зажег, когда пришел с Мабрукой, потухла или была потушена.
– Мабрука! – шепнул он, протягивая руки.
Ему казалось, что он чувствует ее теплое дыхание. Уж не вздумала ли она играть с ним в прятки?
Полное молчание. Он ощупью отыскал спички, зажег свечу. В комнате не было никого. Он раздвинул занавеси, заглянул под кровать, в шкаф.
Мабрука исчезла.
Каким путем? Ведь дверь была заперта снаружи. У него вырвалось проклятие. Окно, положим, открыто, но до земли не меньше двадцати футов. При большой ловкости она могла через окно выбраться на крышу, а оттуда на террасу соседнего дома. Но там ей грозила бы неприятность: чужой, проникающий на женскую половину майританского дома, подвергается строгой ответственности.
Он лег в постель, встревоженный. Он не решился пройти еще раз мимо комнаты Джоконды и подняться на крышу, чтобы проверить, – не там ли Мабрука. Когда он пришел в себя после неожиданного ее исчезновения, гнев волной захлестнув его. Она вторично обманула его!
ГЛАВА XIV
На следующее утро утомленные бессонницей глаза Риккардо, прежде всего, остановились на желтом конверте, переданном ему Мабрукой. И он снова задал себе вопрос, чем вызывается её интерес к нему и почему она нашла нужным предостеречь его?
День прошел спокойно, но Риккардо заметил, что Сицио Скарфи был нервнее и раздражительнее обычного; когда им случалось оставаться с глазу на глаз, он несколько раз как будто собирался заговорить и… передумывал. Риккардо беспокоился – уж не слышал ли, не видел ли дядя чего-нибудь прошлой ночью.
Тревога его усилилась, когда после ужина дядя вошел к нему в комнату.
Лицо Сицио Скарфи заметно осунулось, губы были плотно сжаты, руки подергивались, глаза испуганно бегали по комнате.
– Могу я поговорить с тобою? – спросил он.
Риккардо молча подвинул единственное кресло, а сам уселся на подоконник. Он готов был выслушать выговор за опрометчивость, допущенную ночью; он сознавал, что упреки дяди были бы заслуженны.
– Запри окно, Риккардо, – смущенно сказал маленький человечек, – нас могут услышать. Я не верю никому.
Риккардо без возражений исполнил его желание. Сицио Скарфи с первых же слов удивил его.
– Риккардо, – начал он, нервно барабаня пальцами по ручке кресла, – я присматривался к тебе все это время, сын мой, и пришел к заключению, что ты достоин доверия, какое я намерен оказать тебе. Ты удивительно легко освоился с делом, у тебя хорошая память, и ты не болтлив. – Сицио тяжело перевел дух. – Ты не болтлив, – повторил он. – На Сальвадоре, хоть он и родной сын мой, я положиться не мог бы. Да и голова у него не деловая. Впрочем, он остепенится и будет работать, если им руководить. Так вот, сын мой, мне надо сообщить тебе кое-что, о чем не должен знать никто больше. Мне угрожает опасность, за мной следят. Я могу умереть в любой момент.
– Почему? Каким образом?
Голос Сицио Скарфи упал до шепота:
– Мафия.
Риккардо догадывался, что дядя его, как многие сицилийцы его поколения, был членом мафии, но его поразило, что это тайное общество простирает свое влияние и на Тунис, притом настолько, что угрожает дяде – мирному гражданину иностранного государства. Первая его мысль была о том, что Сицио Скарфи заблуждается, что он во власти навязчивой идеи.
– «Малая Сицилия» кишит членами мафии, – со страхом пояснил Сицио.
– Но вы ведь не в ссоре с местным главарем? Вы платите все, что полагается?
– Платил много лет.
– В чем же дело?
– Я… я предал члена мафии Кальтанизетти. Я отвез его на грузовом судне в Триполи, под предлогом спрятать там, и… передал в руки полиции.
– Как… как вы могли?! – с ужасом воскликнул Риккардо.
– Джованна любила его до того, как вышла за меня. Она продолжала его любить… Они так хорошо понимали друг друга…
Сицилиец не умеет любить, не ревнуя, и ревность в его глазах служит оправданием для всякого проступка, но, несмотря на это, Риккардо никак не мог побороть в себе чувства негодования и отвращения.
– Каким образом это раскрылось… сейчас? Столько лет спустя?
– Не думаю, чтобы Джованна подозревала, хотя она до самой смерти (умерла она вскоре) не могла простить мне, что я «не сумел» доставить его в безопасное место. Она презирала меня за это. Она умерла месяц спустя, тотчас после рождения Аннунциаты. Кальтанизетти тоже так и не узнал, кто предал его; знает кроме властей только один человек – Си-Измаил.
Риккардо остолбенел.
– Я расскажу тебе все по порядку. К тому времени, как я вернулся из Триполи, дела мои пришли в самое плачевное состояние. Джованна швыряла деньгами, проигрывала в карты у своей приятельницы мадам Тресали, мне не хотелось урезывать ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63