Я попалась на удочку, я даже поверила, что вы на самом деле массировали мне шею и плечи.
– О! – Он моргнул, будто его ударили по лицу, потом, защищаясь, проговорил – Массаж был самым настоящим. Вы же наверняка потом убедились, что банщики делают точно такой же. Видите ли, я побывал в банях Индии, Турции и Персии и в какой-то степени изучил технику массажа.
– Ну, а остальное? Ворота? Сад?
Звук гонга прервал их становившееся все более напряженным выяснение отношений. Лорд Рэмси предложил ей руку.
– Позвольте отвести вас на ваше место.
Ей не хотелось принимать его руку, ей хотелось закончить свою обвинительную речь, хотелось услышать его извинения. Но этот загадочный человек и не думал извиняться, он лишь задавал щекотливые вопросы, бросал понимающие взгляды и улыбался улыбкой, которую многие женщины нашли бы обезоруживающей. Пруденс вызывала раздражение сама у себя. Несмотря на недостойное поведение Рэмси и свои старания оставаться равнодушной, ее влекло к этому человеку. Она слишком часто ощущала, что он подсмеивается над ней, и, будучи весьма серьезной молодой особой, привыкшей, чтобы ее воспринимали серьезно, болезненно переживала его подтрунивания.
– Скажите мне, сэр, – решительно произнесла она, игнорируя протянутую руку, – сад, о котором вы тогда говорили, был, подобно убранству этого обеденного зала, игрой фантазии? Вы придумали его, чтобы посмеяться над легковерной девушкой?
Она не стала дожидаться его ответа, не желая слышать его оправданий. Подойдя к столу, она стала рассматривать разложенные на нем карточки, пытаясь найти свое место.
Чарльз Рэмси последовал за ней. Как ни странно, он нашел карточку с ее именем быстрее, чем она сама, и, выдвинув для нее стул, ждал так долго, что она просто не могла отказаться сесть, не показавшись смешной. Когда она стала садиться, он склонился к ее плечу.
– Все было совсем не так. Вы же знаете, что не так.
Настойчивость, прозвучавшая в его голосе, поразила Пруденс.
Он сел на стоявший рядом стул.
– Не так, – выразительно повторил он вполголоса, напряженно глядя на нее. Было в его глазах какое-то неподдающееся определению выражение, вызвавшее у Пруденс желание поверить ему. Он отвлекся, чтобы поприветствовать рассаживающихся гостей, потом снова наклонился к ней. – Я огорчен тем, что вы сочли меня таким злобным и вероломным.
Изобразив на лице улыбку, предназначенную другим гостям, Пруденс ответила ему также вполголоса:
– Огорчены? Представьте тогда мое огорчение. Вы ведь даже не сочли нужным извиниться за свое непростительное поведение в банях Махомеда.
– Я не извинился? – Его удивление было явно деланным.
– Нет, не извинились.
В глазах Рэмси снова заплясали веселые искорки.
– Похоже, мне придется извиняться за то, что я не извинился.
Он никак не хотел говорить серьезно. Казалось, он был на это просто неспособен. Да и она не смогла бы всерьез воспринять его в том костюме, что на нем был. Пруденс знала, что он пытался развеселить ее своим дурацким замечанием. Но она была в неподходящем для веселья настроении.
Гости постепенно занимали места за столом. Пруденс и Чарльз Рэмси не смогли бы продолжать разговор на тему об извинениях даже шепотом, а он так и не извинился перед ней должным образом, так, чтобы она почувствовала, что он действительно испытывает угрызения совести.
Легкомысленный Рэмси нервно облизал губы. Пруденс понравилось, что он выглядит слегка обеспокоенным.
– Если бы вы обязали меня, сыграв со мной в триктрак, может, я сумел бы все поправить, – предложил он.
Пруденс какое-то время обдумывала его предложение.
– Может быть, – ответила она наконец без всякого энтузиазма.
Он перегнул палку. Она больше не собиралась обращать на него внимание. Чарльз понял это, потому что, как только он открыл рот, собираясь снова заговорить с Пруденс, она демонстративно отвернулась от него и повернулась к джентльмену, сидевшему по другую сторону от нее. Его звали Понсонби, и он был известным волокитой. Она заговорила с ним о погоде. Понсонби в ответ поинтересовался, не та ли она молодая леди, чье высказывание о любовных романах он слышал чуть раньше.
– Прошу прощения, прервал Чарльз их разговор с намерением спасти Пруденс от Понсонби.
Пруденс нетерпеливо повернулась к нему.
– Да?
– А мне вы ничего не хотите сказать, мисс Стэнхоуп? – тихо, так, чтобы его не услышал Понсонби, проговорил Чарльз. – О погоде, обеде, нашем окружении.
Она избегала его взгляда. Тихо и вежливо, но с явным намеком на то, что с ним она разговаривать не желает, Пруденс ответила:
– Слишком много между нами осталось недосказанного, сэр, и светской болтовней не заполнить эту брешь.
Она собиралась снова отвернуться, но он удержал ее внимание, тихонько сказав:
– Вы имеете в виду недосказанное порицание и невысказанное извинение?
Она наконец встретилась с ним взглядом своих очень голубых в тот момент глаз.
– Да, нам еще предстоит с этим разобраться, – горячо продолжал он. – Но думаю, вы согласитесь со мной, что сейчас для этого не время и не место.
Губы Пруденс изогнулись, подбородок приподнялся.
– Но я не соглашусь. Извинение не может быть не ко времени. – И она снова отвернулась от него.
Они сидели настолько близко друг к другу, что их рукава соприкасались, объединенные обоюдным напряжением и разъединенные стеной взаимного непонимания и обид.
Раздосадованный тем, что Пруденс сначала сделала ему выговор за его плохие манеры, а теперь наказывала его, разговаривая с Понсонби, Чарльз решил, что не допустит, чтобы последнее слово осталось за ней. Когда Пруденс положила себе на колени салфетку, он незаметно смахнул ее, а потом наклонился будто бы для того, чтобы поднять салфетку с пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75